Городской альманах

Старинный город, при Иоанне Грозном — резиденция, откуда кровавый и набожный царь правил страною. Тогда город назывался Александровской слободой, ныне — Александров. Добротно и современно изданный иллюстрированный альманах носит старое название города — “Александровская слобода”. Инициатор и издатель — первый из основанных в России цветаевских музеев.

На обложке альманаха изображен человек, летящий на распахнутых за спиною крыльях. Это не Икар, это холоп Никитка, смастеривший себе деревянные крылья и полетевший, как гласит легенда, на глазах православного люда и под грозным оком царя Иоанна с Распятской колокольни, что в белокаменной монастырской Слободе...

Куда же летит Никитка с обложки альманаха?

Первый рассказ в альманахе — “Русская печка” Юрия Шахтарина — относит нас в предпоследний военный год. Будто в мерцающем свете старой кинохроники видятся железнодорожные составы, везущие на восток раненых, разбитую технику и... заключенных. Во время стоянок, в ожидании зеленого света семафора, сопровождающая охрана избавлялась от умерших в пути. И вот однажды бабушка (автобиографического, по-видимому, рассказчика) привезла от железнодорожных путей “мертвую мерзлую бабу”. Первая крупинка “соли земной” в рассказе та, что сердобольная женщина пожалела мертвую — ту могли изгрызть расплодившиеся и осмелевшие волки... В коридоре барака “мертвая” от тепла неожиданно оживает! И ее, больную, бабушка начинает отхаживать, выгревать на русской печке. Выясняется, что это не просто заключенная, но еще и чеченка. Удалось скрыть подобранную, вылечить. Трогательна сцена прощания: “Марьям подошла ко мне, погладила по голове, потом легонько, улыбаясь, тронула синяк на лбу. Сделала шаг к как-то вдруг растерявшейся, суетливо вытиравшей передником правую руку бабушке. И вдруг опустилась перед ней на колени. Бабушка охнула, совсем смутилась, подхватила Марьям за плечи и силой подняла ее. Они обнялись. По-женски, не тесно, скорее ласково... Наконец женщины, старая и молодая, оторвались друг от друга, Марьям направилась к двери, но неожиданно повернула в сторону, подошла к нашей печке и... обняла ее угол...”

...Совсем недавно в подъезде многоквартирного дома, где прожил на первом этаже много лет, от сердечной недостаточности умер врач-окулист из клиники им. Гельмгольца. Погиб только потому, что, проходя мимо почтовых ящиков, под которыми человек мучился от сердечной боли, ни один из соседей за три часа не подошел, ни один не вызвал “скорую помощь”... Немудрено, что неочерствевших, сохранивших живую душу тянет к той русской печке, что греет человеческим теплом в запоминающемся рассказе Ю. Шахтарина.

Что до поэзии, то она представлена большой поэмой Владимира Корнилова “Пасха 61-го года” — о кроваво подавленном в хрущевские времена восстании, действительно имевшем место в Александрове... В чем-то близок к поэме рассказ Спартака Ахметова “Козлы”: безысходно-матерная советская провинция, где даже смерть пьяно бездарна и нелепа (но писательски ярко даны последние видения утопающего). Читатель встретит также стихи Романа Кабакова, с 1992-го живущего в Кёльне, подборки стихов местных поэтов.

Из давно минувших времен, из второй половины XIX века, когда передовым общественным движением считалось народничество, публикация ранее непечатавшихся воспоминаний некогда признанного прозаика и очеркиста Сергея Яковлевича Елпатьевского (1854 — 1933), одного из самых известных до революции (наряду с Чеховым и Вересаевым) писателей-врачей, современника и знакомца В. Г. Короленко, Н. К. Михайловского, Л. Н. Толстого. Когда-то Елпатьевский был выслан в Сибирь за то, что незаконно укрывал революционерок, сестер Фигнер... В “Александровской слободе” помещены воспоминания из ранних лет жизни писателя. Это главы, найденные заместителем директора Литературно-художественного музея М. и А. Цветаевых по научной работе Н. В. Черновой в Рукописном отделе Российской государственной библиотеки: “Новоселка”, “Кухонный период”, “Я”, “Отец”, “Учение”, “Духовное училище”, “О пребывании в Вифанской духовной семинарии”, “Учеба”, “Перед поступлением в Университет”... Елпатьевский родом из священнической среды, из старорусского уклада, как и отец сестер Цветаевых, Иван Владимирович, который тоже был сыном священника и тоже из Владимирской губернии. (Цветаевы с Елпатьевским были в дальнем родстве, однажды жили на его даче в Крыму.) Воспоминания эти сердечны, а наблюдательность писателя высвечивает в прошлом ряд “этносоциальных” подробностей, народных сценок.

Интересно остановиться на помещенных в альманахе мемуарах одной из сестер Герцык. Их было две — Аделаида Казимировна, “совершенно волшебная” полуглухая поэтесса, и ее сестра Евгения Казимировна, переводчица философских трудов Фр. Ницше, известная мемуаристка. Об обеих сестрах писали их близкие подруги, сестры Цветаевы. Марина — в автобиографической прозе, Анастасия посвятила им мемуарный очерк “Об Аделаиде и Евгении Герцык”. В Александрове музей провел международную конференцию, Герцыкам посвященную, на которую с докладами приехали слависты-филологи из самого дальнего зарубежья. Благодаря стараниям сотрудницы двух цветаевских музеев — московского и александровского, Татьяны Никитичны Жуковской, внучки Аделаиды Герцык, унаследовавшей семейный архив, в последние годы осуществлен ряд изданий, в том числе двухтомник поэзии и прозы этой интереснейшей поэтессы цветаевского круга. В “Александровской слободе” Т. Н. Жуковская опубликовала со своим предисловием две тематические главы из книги воспоминаний Евгении Герцык — “Детство” и “Александров”^[1]. В этих воспоминаниях нет безмятежной простоты — тревога, ожидание перемен, сомнения. Уже давали о себе знать годы перелома, время “декаданса”. Молодых обуревала тоска по возвышенному, надмирному. И в то же время их преследовали бесцельность, отчаяние, трагическая бессонница. У Евгении Герцык вопрос сформулирован так: “Стыдно жить ничего не делая, а что делать?” Прямо-таки чеховское звучание. Поветрие безнадежности очень выпукло представлено у Е. Герцык в главе “Александров” — в образе офицера, обрусевшего немца Н. В. фон Нордгейма: “Интересы его были разнообразны, мысль деятельна, но стоило ему на миг задуматься, — и горчайшая тень ложилась на лицо. С нами двумя он делится своей внутренней безнадежностью всегда бегло, не рисуясь ею. В силу внутренних и внешних причин жизнь бессмысленна, бесплодна. Может ли разумное существо мириться с уничтожением? А нелепость общественного уклада? Я жалобно: „Неужели не может быть счастья?” — „Отчего же? Счастье — это способность создавать себе иллюзии. Крепче держись за них — и будешь счастлив. — Улыбнувшись: — Знаете, как старик Свифт сказал? Быть счастливым — значит вечно быть в состоянии человека, ловко околпаченного...” — „А искусство?” — напоминаем. „Да, искусство — это прекраснейший способ забыться. Музыка — это даже больше, чем забвение””. Дальше фон Нордгейм излагает Шопенгауэра. Интересно, что этот офицер чем-то неуловимо походил на второго мужа А. И. Цветаевой, М. А. Минца, которого связали с нею те же настроения. (Заметим в скобках, что в отличие от толстых журналов альманах имел счастливую возможность опубликовать массу уникальных фотографий, иллюстрирующих текст, — в частности, и к материалам Герцык, и к Елпатьевскому...)

Появление в альманахе имени московской писательницы Лидии Либединской (урожденной Толстой) не случайно... Она многие годы вела в Александрове Цветаевские праздники поэзии — когда-то полузапретные. В “Александровской слободе” Л. Б. Либединская опубликовала очерк “О Вере Инбер” с интересными подробностями. Как известно, Вера Инбер была родственницей Льва Троцкого. А тут узнаем, что, изгнанный за революционную деятельность из дома своим отцом, Троцкий “подолгу жил в доме своей старшей кузины, то есть матери Веры Михайловны, а была мать ее начальницей частной одесской гимназии: преподавала русскую словесность. Троцкий относился к ней с большим уважением и любовью, считал себя ей во многом обязанным, в частности, великолепным знанием русской литературы”. Возможно, отсюда литературные интересы Льва Троцкого — целая книга статей о литературе... “Мне же хотелось на этих страницах, — завершает свой краткий „мемориал” поэту Либединская, — напомнить тем, кто любит нашу литературу, еще об одной нелегкой писательской судьбе...”

В альманахе отдана дань и чисто краеведческим материалам. Центральные фигуры очерка П. Хмелевского “От светелки к фабрике” — династия купцов Барановых, предпринимателей по ткацкому делу, текстильных фабрикантов. Дух 60-х годов передает очерк А. А. Саакянц, посвященный совместному с А. С. Эфрон, дочерью Марины Цветаевой, и А. А. Шкодиной путешествию по Енисею на теплоходе “Александр Матросов” в 1965 году^[2]. Романтика этого путешествия для Ариадны Эфрон и ее подруги Шкодиной состояла в том, что они обе отбывали ссылку в Туруханске. Всего два часа свидания с прошлым. Герои очерка: река, окружающая природа — и сама Ариадна Сергеевна, про которую сказано: “Впрочем, об огромных противоречиях в уме и душе этой незауряднейшей женщины, умнее которой я, пожалуй, не встречала в своей жизни, — когда-нибудь в другой раз”. Возможно, “другой раз” — это книга А. Саакянц “Спасибо Вам!”, выпущенная издательством “Элис Лак” в 1998 году, куда вошло и “Паломничество на Енисей” и действительно много прозаического пространства отдано А. С. Эфрон.

Альманах, как видим, очень разнообразен по составу. В нем есть и чисто археологический материал Александра Бакаева, и два историко-документальных: “Село Зиновьево” Ал. Миронова и “Дело монахини Прасковьи Даниловой” Ел. Столбуновой — об обитательницах Успенского женского монастыря, живших в XVIII веке, о чинимых игуменьей несправедливостях и о том, как две обиженные ею монахини ударились в бега. Статья А. Масловского “Якоб Ульфельдт и его гравюры” исследует ранние графические изображения Александровской слободы, а очерк александровского поэта Вл. Коваленко “Человек осуществленный” посвящен одному из видных ученых в области кристаллографии, лауреату Государственной и Ленинской премий Л. И. Циноберу.

В заключение отметим, что в тетрадке иллюстраций, вшитой в альманах, — авторские фотографии жителя Александрова, доктора С. Н. Масленикова, рецепт которого помог излечиться от рака создателю “Архипелага ГУЛАГ” (см. об этом в его “Раковом корпусе”). В фотографиях Масленикова Александров запечатлен таким, каким его видели сестры Цветаевы в начале века. Рядом — цветное воспроизведение работ художника А. М. Колоскова, прошедшего и ад тюремных нар, и неумолкающий многолетний грохот Струнинской мануфактуры. Художественным и научным текстам альманаха сопутствует также графика художников Анатолия Демьянова и Алексея Панина.

Закрывая ворота в “Александровскую слободу” — в историю и современность, мы догадываемся, что это было свидание с одним из лучших городскихальманахов.

^[1] См.: Герцык Е. Воспоминания. М., “Московский рабочий”, 1996. Эти главы были отданы публикатором в альманах до выхода в свет книги, но издательство, естественно, обогнало “Александровскую слободу” с ее скромными местными возможностями.

^[2] См. об этом же путешествии подготовленную и откомментированную А. А. Саакянц публикацию путевых заметок Ариадны Эфрон (“Новый мир”, 1995, № 6).