Покровская Юлия Борисовна родилась в Москве. Выпускница филологического факультета МГУ. Поэт и переводчик, автор двух лирических сборников, член редколлегии литературно-художественного альманаха “Предлог”.
* *
*
Поленовский московский дворик
и школьный чопорный кирпич,
как тень, легли на подоконник,
и в памяти защелкал бич,
чтобы опять я шла по кругу,
где девочки, попарно в ряд,
сосредоточенно друг другу
в затылок не дыша глядят;
по бесконечным коридорам
больших и малых перемен
в том прошлом времени, в котором
не происходит перемен:
все тот же спертый, лицемерный
там воздух, бледность детских лиц
и блеск, решительный и скверный,
в глазах у первых учениц.
Американское посольство
направо, прямо — чахлый сквер, —
арбатское землеустройство
на поздний сталинский манер.
Пустая колокольня рядом,
асфальт, озвученный дождем...
И мы, отравленные ядом,
домой, счастливые, идем!
Возьми меня в ученики
Возьми меня в ученики!
Я не прошу внимания —
лишь крошками корми с руки
взаимопонимания.
Не холь меня и не лелей —
я из того сословия
словесного, кому елей
опасней, чем злословие,
чем холодность и неуспех,
чем древний страх цикуты.
И мне достаточно утех
одной душевной смуты.
Любую предназначь судьбу —
как пес, я кинусь в ноги
и вынесу, хоть на горбу,
все тяготы дороги,
и рвы, и надолбы пути,
что прочих всех дороже, —
лишь ручку мне позолоти,
чтоб почерк вышел строже.
Возьми меня в ученики
и не давай поблажки!
Твои уроки, жизнь, легки,
хотя и слишком тяжки.
* *
*
Цепь сражений, побед и нехилых обломов,
планов, ловко подмявших меня, громадье...
Ах, Илья свет Ильич, многомудрый Обломов,
любо мне травоядное ваше житье.
За обочиной дом отыскать в палисаде —
думать, чувствовать, умные книги читать,
пребывать в размышлении, а не в засаде.
Как на лаврах, на лавке в углу почивать.
Не ристалище — жизнь, не спортивная гонка!
Кто счастливец у нас? Кто тут стал богачом?
Утром славка в саду защебечет так звонко,
что и славы не надо, и все нипочем!
* *
*
Хоть большего мне и не надо,
но меньшего я не хочу.
Обещана коли награда,
пускай я ее получу.
Желательно раньше, чем позже,
натурою, а не деньгой —
добавкой шагреневой кожи,
цветной новогодней фольгой,
асфальтовой мглой под ногами,
шуршанием палой листвы
и свечкой каштана, как в храме,
затепленной в сердце Москвы.
Памяти родителей.
* *
*
По просеке Петровского бульвара
и в памяти моей, рука в руке,
красивая немолодая пара
гуляет со щенком на поводке.
И тени от деревьев под ногами
как бревнышки, как эфемерный мост,
между двумя оставленный мирами,
пока не встало солнце в полный рост.
Как неразлучники, и там привычно вместе —
в изнаночной потайной стороне,
откуда не доносится известий
иначе чем в неосторожном сне...
По просеке Петровского бульвара
навстречу мне не торопясь идет
и избегает встречи эта пара...
Собачка рвется, лает, узнает.
* *
*
Сон, меня сморивший, был недолог,
хрупок, как богемское стекло. —
И разбился. Но застрял осколок,
и под левой грудью так пекло,
будто я взаправду повидала
тех, кого увидеть не могу...
И еще с минуту одеяло
пахло, как трава на том лугу.
* *
*
Платформы, названия станций,
рыдающий дождь проливной.
“Останься, останься, останься!
Останься, — просила, — со мной”.
Сливались, как в бешеном танце,
деревья зеленой стеной...
“Останься, останься, останься!” —
звучало уже за спиной.
А позже, как протуберанцы,
дорожные плыли огни:
“Останься, останься, останься!” —
всю ночь заклинали они...
Чем дальше нас жизнь разводила,
клубок размотавши стальной,
тем скулы больнее сводило:
“Останься, останься со мной!”
* *
*
Если тело стремится к покою,
дай ему ненадолго покой.
Но душа — это что-то другое,
здесь иной матерьял и покрой.
А к чему ей пристало стремиться,
я додумать боюсь, чтобы слог
не приподнял строку и страницу,
за границу судьбы не увлек.