НАУКА БУДУЩЕГО

ВЛАДИМИР ГУБАЙЛОВСКИЙ: НАУКА БУДУЩЕГО

_{Приключение капитала}

Если наука открывает будущее, то реальным его делает технология. Величайшим научным открытием в истории человечества является открытие электричества. Не «одним из самых великих», а именно величайшим по своему воздействию на нашу цивилизацию, и за весь XX век ничего сравнимого мы не создали. И главной причиной того, что электричество буквально перестроило мир, в котором мы живем, стала его технологичность.

Развитие электричества позволило производить энергию в очень больших и постоянно возрастающих количествах, доставлять ее потребителю или устройству в нужную точку, сохранять энергию. Хотя не все проблемы решены и мы постоянно слышим о неэффективности и неэкологичности электростанций, о трудностях доставки и хранения, но все эти проблемы существуют только на фоне той роли, которую играет электричество в жизни цивилизации, — это и кровеносная и нервная система человечества.

И это чувствует любой человек, оказавшись далеко от источников электроэнергии, и особенно остро, когда электропитание отключается в городах. Современный город без электроэнергии невозможен. Современная цивилизация — это цивилизация электрическая. И пока не видно, какой другой вид энергии мог бы — нет, не заменить, об этом речь не идет, — а хотя бы конкурировать с электричеством.

Наука об электричестве начала развиваться в XVIII веке (даже в XVII, но это были только первые догадки), когда Бенджамин Франклин построил первую теорию этого явления. В первой половине XIX столетия теория электричества пережила бурное развитие, которое завершилось теорией электромагнетизма, построенной Джеймсом Клерком Максвеллом, опубликовавшим в 1861 и 1862 годах свои великие уравнения.

В конце XIX века электричество стало технологией. Томас Эдисон, Никола Тесла, Александр Бэлл, Эрнест Сименс и другие великие инженеры и предприниматели создали основу сегодняшней электрической цивилизации. Они не были великими учеными, но именно они заставили электроэнергию работать — в каждом доме, в каждом устройстве, каждый день, каждую секунду.

Переход от фундаментальной науки к технологии всегда очень труден. Он связан с высокими рисками, ошибками и прозрениями. Великий немецкий математик Феликс Клейн (1849 — 1925) говорил: «Математика напоминает мне огромный оружейный магазин в мирное время. Витрины ломятся от великолепнейших образцов оружия, поражающих знатока остроумной конструкцией и искусной, радующей глаз отделкой. Первоначальное назначение всех этих предметов, созданных для достижения победы над противником, отходит столь далеко на задний план, что почти полностью изглаживается из памяти»^[1]. Его слова могут быть отнесены не только к математике, но и к любым фундаментальным теориям. Нужен кто-то, кто поймет, что же взять из этого оружейного магазина, чтобы на самом деле начать стрелять.

На то, чтобы от первых теорий перейти к реальному использованию электричества, потребовалось более ста лет. Примерно три четверти века потребовалось, чтобы от первых опытов с полупроводниками перейти к созданию полупроводниковых компьютеров. С того времени, когда были открыты фундаментальные принципы лазерного излучения, до широкого распространения лазерных приборов прошло примерно полвека.

В XXI веке у человечества нет такого временного запаса. Наука развивается стремительно. Технологии должны за ней успевать. Можно ли обеспечить быстрый и эффективный переход? Чтобы это стало возможным, нужно встречное движение: ученые должны озаботиться применением своих результатов, инженеры и предприниматели — хорошо понимать, что же, собственно, открыто. Но этого еще не достаточно. Для взятия барьера между чистой наукой и работающей технологией нужны еще и деньги. Причем инвестор, который вкладывает деньги в такого рода проект, должен отдавать себе отчет, что проект вполне может закончиться провалом, — и вероятность провала весьма велика. Но в случае удачи прибыль может быть на порядок выше, чем при нормальных, надежных инвестициях. И риск здесь неустраним, поскольку доподлинно никто не знает, что же на самом деле открыто и нужно ли рынку сегодня это открытие.

Это область рисковых или венчурных инвестиций. Венчурный инвестор вкладывает деньги, не имея залога и гарантий, поскольку чаще всего ни у ученого, совершившего открытие, ни у предпринимателя, поверившего в то, что идею можно воплотить в жизнь, — ни денег, ни залогов просто нет. Венчурный инвестор покупает долю в только рождающейся компании, с надеждой ее выгодно продать, когда эта компания добьется успеха. Вот эта надежда на успех и объединяет ученого, предпринимателя и инвестора. Эта надежда дает идее шанс. И поскольку все заинтересованные стороны очень хотят увидеть идею воплощенной, они могут сделать шаг в будущее, и сделать этот шаг быстрее, чем за полвека. При этом больше всех рискует именно инвестор. И ученый и предприниматель могут потерять только свое время, вложенное в реализацию проекта, и останутся, что называется, «при своих». А инвестор потеряет реальный капитал. Как он снижает риски?

Приведу пример венчурных инвестиций, описанный в Евангелие: «<...> некоторый человек высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться; призвав же десять рабов своих, дал им десять мин и сказал им: употребляйте их в оборот, пока я возвращусь. <...> И когда возвратился, получив царство, велел призвать к себе рабов тех, которым дал серебро, чтобы узнать, кто что приобрел. Пришел первый и сказал: господин! мина твоя принесла десять мин. И сказал ему: хорошо, добрый раб! за то, что ты в малом был верен, возьми в управление десять городов. Пришел второй и сказал: господин! мина твоя принесла пять мин. Сказал и этому: и ты будь над пятью городами. Пришел третий и сказал: господин! вот твоя мина, которую я хранил, завернув в платок, ибо я боялся тебя, потому что ты человек жестокий: берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял. [Господин] сказал ему: твоими устами буду судить тебя, лукавый раб! ты знал, что я человек жестокий, беру, чего не клал, и жну, чего не сеял; для чего же ты не отдал серебра моего в оборот, чтобы я, придя, получил его с прибылью? И сказал предстоящим: возьмите у него мину и дайте имеющему десять мин. И сказали ему: господин! у него есть десять мин. Сказываю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Лука, 19:12 — 26).

Венчурный фонд, объединяющий инвесторов, которые вкладывают в него свои деньги и привлекают средства других инвесторов под свое управление, старается снизить риски, работая сразу с несколькими портфельными компаниями, то есть компаниями, получившими от него венчурное финансирование. Идея проста: если одни провалятся, может быть, другие «выстрелят». Считается, что фонд работает по так называемой схеме 3 — 4 — 3: 3 профинансированные компании разорятся и потеряют все деньги; 4 компании позволят вернуть вложения, но ничего не принесут; зато последние 3 компании обеспечат доход, и есть надежда, что этот доход перекроет все потери и принесет прибыль.

В евангельской притче «человек высокого рода» — и есть венчурный фонд, а его рабы — это портфельные компании. Первый раб сработал отлично — вложение принесло 10-кратную прибыль (как говорят инвесторы, сработало с мультипликатором 10), второй раб сработал хорошо — с мультипликатором 5. Третий — всего лишь вернул вложенные средства. Остальные 7 в притче не упоминаются вовсе. Остается предположить, что они разорились и не принесли ничего. Так что на 10 мин вложения инвестору вернулось 16, то есть он заработал 6 мин. Если бы с таким результатом сработал современный венчурный капиталист, его работу скорее всего сочли бы вполне удовлетворительной. Но 60% прибыли — это далеко не предел. Знаменитый венчурный фонд Sequoia Capital в 2004 году купил долю в компании Youtube за 11,5 миллиона долларов. После того как компания Google купила Youtube за 1,65 миллиарда долларов в 2006 году, доля Sequoia Capital составила 495 миллионов — венчурный фонд вышел с мультипликатором 43. Это уже близко к рекордным показателям^[2].

Венчурное финансирование — это один из главных инструментов инновационной экономики, то есть той экономики, которая буквально выхватывает у фундаментальных исследователей их глубокие результаты и пытается сделать на них свой бизнес. Эта экономика строится на предвидении — на будущем успехе.

Последнее время в России много о такой экономике говорят. И даже затевают строительство «Иннограда Сколково», который, по мысли его создателей, должен составить конкуренцию мировому центру инновационной и венчурной экономики — Кремниевой долине (округ Санта-Клара, Калифорния), где сосредоточены крупнейшие венчурные фонды и находятся штаб-квартиры многих инновационных компаний.

Есть ли шанс построить что-то аналогичное в России?

Когда мы говорим, что хотим построить «новую кремниевую долину», нужно помнить, сколько лет существует Кремниевая долина в Санта-Кларе. Авторы исследования  «Новая Кремниевая долина?»^[3] пишут: «В 1891 году бывший губернатор Калифорнии, железнодорожный магнат Леланд Стэнфорд (Leland Stanford) основал в этом районе Стэнфордский университет. Под руководством Фредерика Термэна (Frederick Terman) (1900 — 1982) это учебное заведение стало крупным центром подготовки технических специалистов и настоящим „инкубатором” инновационных компаний. Одна из таких новых фирм была создана в 1939 году однокурсниками из Стэнфорда Биллом Хьюллетом (William Hewlett) и Дэйвом Паккардом (David Packard), которым удалось изобрести целый ряд электронных приборов».

Расцвет Кремниевой долины как центра микроэлектроники приходится на 60-е годы и связан не только с объективными причинами, но и отчасти со случайными обстоятельствами, копировать которые невозможно. Главный редактор ежеквартального издания компании «PricewaterhouseCoopers» «Технологический прогноз» (Technology Forecast) Бо Паркер пишет^[4]: «Кремниевая долина формировалась очень медленно, как минимум в течение 60 лет. И это могло вообще ни к чему не привести, если бы Билл Шокли, один из изобретателей транзистора, не был таким трудным человеком, настолько трудным, что некоторые из его инженеров, так называемая „восьмерка предателей”, создали в 50-х годах свою компанию „Fairchild Semiconductor” только для того, чтобы сбежать от Шокли. У этой восьмерки было недостаточно управленческого опыта — они были хорошими специалистами в области исследований и разработок, но едва ли хорошими менеджерами, так что искусству управления им пришлось учиться по ходу дела. Их компания в конце концов распалась, и на ее месте возникли новые компании, включая „Intel”, „National Semiconductor”, „AMD” и „Applied Materials”. Заметьте, мы пока говорим о 60-х и начале 70-х годов прошлого века».

К этому времени высокотехнологичный бизнес уже был традиционным местным бизнесом Санта-Клары. Он рос очень медленно, и рос «снизу».

На сегодняшний день существует множество инновационных кластеров с разной долей участия государства, как в США, так и за их пределами. Вот неполный перечень: «Кремниевая аллея» (Манхэттен, Нью-Йорк), «Кремниевый сугроб» (район Миннеаполиса-Сент-Пола), «Кремниевая пустыня» (Финикс), «Кремниевая гора» (Колорадо-Спрингс), «Кремниевая прерия» (Шампейн-Урбана), «Кремниевое царство» (Вирджиния), «Кремниевые холмы» (Остин), «Кремниевый лес» (Сиэтл), «Кремниевый торфяник» (Кембридж), «Кремниевая теснина» (Глазго), «Кремниевая низина» (Лимерик), «Долина Медикон» (Копенгаген), «Кремниевое побережье» (Южная Норвегия), «Кремниевая Саксония» (Саксония), «Баварская долина» (Бавария), «Кремниевый польдер» (Нидерланды), «Доммельская долина» (Эйндховен), «Кремниевая кашба» (Стамбул), «Долина Шалом» (Израиль), «Кремниевое плато» (Бангалор, Индия), «Медийная долина» (Инчхон, Южная Корея), «Долина Билликан» (Арнхел-ленд, Австралия) и «Телекоммуникационная долина» (Минас-Жерайс, Бразилия).  Есть успешные примеры — Израиль, Тайвань, Мумбаи и Ирландия, а есть и полностью провалившиеся.

Неудачи часто связаны с практикой «назначения победителей». Когда государство берет в свои руки создание «кремниевой долины», оно как бы заранее знает, чем эта «долина» будет заниматься и в каких именно направлениях будет достигнут успех. Но государство плохо представляет альтернативные направления развития — они видны только изнутри процесса и часто выглядят неэффективными с точки зрения регулирующих органов. Государство не получает непосредственной прибыли от компаний, работающих в кластере, и потому не получает надежной обратной связи. Так было «во Франции в 1980-х. После пяти лет субсидирования производства микроэлектроники Париж вынужден был признать, что сделал ставку не на ту лошадку. Одна из причин, обусловивших провал этой затеи французского правительства, заключалась в отсутствии у политической элиты „коммерческой жилки” — ее единственная цель заключалась в том, чтобы сделать Францию мировым лидером в области микроэлектроники»^[5]. То есть была поставлена неверная цель: не создание продукта, востребованного рынком, а удовлетворение национальных амбиций.

Нельзя забывать, что «догнать и перегнать» Кремниевую долину, копируя ее форму, невозможно. Создание еще одной такой «долины» только увеличивает мощь реальной Санта-Клары. «Обогнать» можно, только отказавшись участвовать в гонках — то есть развиваясь в совершенно неожиданном направлении, а для этого нужны оригинальные идеи. А их-то у государства точно нет. Чтобы стать реальной альтернативой Кремниевой долине, новый кластер должен перестать ее копировать. Чтобы «догнать и перегнать» Google, не надо снова и снова повторять обреченные попытки создать новую  («лучшую в мире») поисковую систему, надо создать Facebook — нужно сделать шаг в сторону.

Польза от Сколкова может быть, и польза большая. Эксперт по привлечению инвестиций Владимир Громковский говорит^[6], что экономическая среда, существующая сегодня в России, крайне агрессивна по отношению к малому бизнесу: «Инновационный бизнес всегда начинается как малый. И иногда просто среда — какие-то регистрирующие органы, проверяющие милиционеры, налоговые службы, и так далее, и так далее — могут задушить проект просто потому, что времени на собственно разработку продукта не останется. А ведь это же очень обидно, когда гениальный инженер или изобретатель выясняет отношения с налоговыми органами, вместо того чтобы заниматься продуктом, который может всех вылечить или, по крайней мере, очень сильно людям помочь».

Вывод довольно простой: государство, если оно действительно хочет чего-то добиться в Сколкове, должно активно защищать предпринимателей от себя самого и не вмешиваться в их работу. По крайней мере, в Сколкове. Насколько это реально?

Сколково, конечно, не станет реальным конкурентом Кремниевой долины, но может быть, получится что-то другое.

Эрнест Резерфорд говорил, что не следует отговаривать ученого от эксперимента, — если он и не откроет то, что хочет, он, может быть, откроет что-то другое. А ведь Резерфорд был первым настоящим алхимиком и умел получать золото, правда, всего несколько атомов, и исходным материалом ему служила платина, но тем не менее задача была решена. Хотя и совсем не так, как предполагалось.

Самый знаменитый в истории венчурный предприниматель Христофор Колумб не нашел нового пути в Индию, как планировал, но он открыл Америку.

В настоящем всегда тесно. Здесь все рыночные ниши заняты. Все идеи — реализованы, остались либо сумасшедшие, либо несбыточные. Но зато будущее свободно, и может быть, некоторые из этих несбыточных, невероятных идей как раз и найдут там свое воплощение. А венчурный капитал им в этом поможет.