НА СМЕРТЬ ДРУГА

Рецептер Владимир Эммануилович родился в 1935 году. Поэт, прозаик, пушкинист. С 1992 года художественный руководитель Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Автор многих книг стихов и прозы. Постоянный автор «Нового мира».

Владимир Рецептер

_*

НА СМЕРТЬ ДРУГА

Памяти Станислава Рассадина

_I

Грубой ниткой заштопан твой лоб,

заморожено грешное тело.

И мертвецкий пиджак ты огрёб

против воли, судьба принадела.

Нет, конечно же, это — не ты,

старший брат и ровесник, и пастырь,

что с усмешкой смотрел на бинты

и на боль, и на кровь, и на пластырь.

Оболочка. Останки. Футляр

благородной души справедливой,

нам отдавшей пронзительный дар,

образ времени, горько правдивый.

В ожиданье большого огня,

крематорской подверженный смете,

ты по-прежнему выше меня,

и себя, и болезни, и смерти…

_II

Прощай другим и не прощай себе.

На том стоим,

архангельской трубе

вверяя слух оставшийся и голос.

Без этой дружбы время раскололось,

отпали смыслы прежние, отпал

страх поражений, бедствий и опал.

Успев простить, ты все успел на свете.

Не холодна вода в холодной Лете,

а горький сон Вергилий составлял,

найдя черновики своих начал.

Огнем гори теперь, литература, —

шутиха, пьянь, завистница и дура

в чужом пиру, — мой друг тебя простил,

повысив свет действительных светил.

Благодарю за то, что я годами

шел за тобой, читая вещий знак.

Прости нас всех и оставайся с нами,

как друг, как брат…

Как спутник…

Как вожак…

_III

Как же стерпеть эти черные дроги

до крематория в пробках дороги,

под равнодушный шумок площадей...

Как пережить этот год високосный,

подло расчисленный, словно допросный...

Пей и не жалуйся... Или запей…

Эй, календарь!.. Перепрыгивай даты!..

Руки выкручивает, треклятый,

на одиночество жертвуя чек…

Только денек февраля никчемушный

вынут из года, а сборщик подушный

хочет из времени вырезать век…

_IV

Все эти дни меня трясло,

срывался по любой причине.

Рифмующее ремесло,

как мент, пытало о кончине

ближайшего из всех друзей.

Нет и не быть тебе замены.

Квартира чахнет, как музей.

Отчуждены диван и стены.

Библиотека сиротой

глядит во след убывшей плоти.

С неслыханною частотой

машинка просит о работе.

Но тщетно ей и тошно мне,

одноязыким патриотам;

в междугородней тишине

нет места строкам и отчетам.

Прости, безбожник дорогой,

напраслину моих молений.

Ты мог оставшейся ногой

ступить на храмовы ступени.

Ты мог приходский свой доход

поднять однажды щедрой данью,

но предпочел иной исход

раскаянью и покаянью.

Оставив дружбу и жилье,

ты оборвал любые речи

затем, чтоб претерпеть свое

во имя бесконечной встречи

с единственной…

_V

Случилось так, что ты себе накаркал.

Упрямец, не послушался меня.

На високосный год, на первый квартал

нам назначалась эта западня.

Так выпало, что реаниматолог

тебя в твою палату не пустил,

отдал хирургу, и наркозный полог

отгородил остаток дней и сил.

Ты отошел. А я не мог смириться

и, как живому, все бубнил тебе,

что твой блестящий слог

и взгляд провидца

не по нутру буграм и голытьбе;

что важно из статей составить книги,

одну, вторую, может быть еще.

Но ты молчал, снимая все вериги,

и больше мне не подставлял плечо.

Свыкаются. И радуются мелким

успехам, двери шуткам приоткрыв.

Спешат по новым хитростям и стрелкам,

пытаются пристроить твой архив...

Ты всех простил, прости и мне заботы

работные, беспомощность мою,

пошли мне вслух приветы и остроты.

…На перекрестке, понимая кто ты,

бормочущий и плачущий стою…

_VI

Пять лет в заложниках,

лежачий,

самим собой зажат в тиски,

ты ставил высшие задачи,

но задыхался от тоски.

Друзей отодвигала челядь,

ждя часа…

Ты ее простил,

не в силах что сказать,

а сделать

уже, тем более без сил.

Ты ждал полета без оглядки

к той, что давно к себе зовет,

когда меняя распорядки,

ты враз достигнешь всех высот…

_VII

Выпить с тобой. И открыться тебе.

И вознестись в долгожданной беседе,

смысл проявляющей в общей судьбе

и побуждающей сердце к победе.

Что-то прочесть. Получить по башке

или поблажку, своих притязаний

не оставляя. И, как о божке,

спорить о Пушкине в действенном плане.

Ты — Стародум, да и я — стародум.

Как же с тобою не стать стародумом?

Времени долго не взяться за ум,

в веке чиновном, чужом и угрюмом.

Встань же с дивана. Возьми костыли.

Едем в Пушгоры. Тебя на колесах

я докачу до святейшей земли,

помня о главных, о русских вопросах.

Сам понимаешь, Тригорское — рай,

там самогонка всех водок кудесней.

Слушай и слушайся. Не помирай.

Неслух упертый…

Вставай и воскресни.

_VIII

Измочалит несчастье, измучит,

доконает сознанье греха,

и душа облегченье получит

в ненамеренной строчке стиха.

Крутит память ужасные сцены,

приближается лечащий стыд,

и болезненный опыт бесценный

вскроет смыслы и стон приглушит.

Было легче когда-то и проще,

а беспамятство слыло броней.

Только совесть бинты прополощет.

Лишь поэзия — госпиталь твой.

_IX

Я живу в окруженье смертей,

как последний солдатик в траншее.

Мне уже не до прежних затей,

а до крестика, вот он, на шее.

В чем я грешен, простите меня,

все, кто умер вокруг, друг за другом

от прицельной пальбы и огня,

все, кто был моим дружеским кругом.

Вы спасали меня и спасли

своим телом, и прахом, и духом.

Я вам кланяюсь всем до земли.

И земле, чтобы сделалась пухом.