РОДИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ

Дьячков Алексей Владимирович родился в 1971 году в Новгороде, с трех лет живет в Туле. Закончил строительный факультет Тульского государственного университета. Автор поэтических книг «Райцентр» (М., 2009) и «Государыня рыбка» (М., 2013).

Алексей Дьячков

_*

РОДИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ

Работа

Лимонная долька. Заката заварка,

И волны прибоя песок теребят.

Реальность размером с почтовую марку

Никак не вмещает большого тебя.

Посылки с едою. Посланья из Тулы,

С советами мамы открыток стопа.

А в зале составлены кресла и стулья.

И девочка деньги берет со стола.

На вечер пустой обижаться не надо.

Вернешься домой после долгого дня. —

Прогулка с собакой. Горячая ванна.

Две-три кружки чая, и книжка одна.

Часы громыхают, как старый обходчик.

Свой сон запиши и оставь до утра. —

Заварка… и долька… и докторский почерк,

Который не расшифровать никогда.

Сон

За затяжной грозою пауза,

В воздушных складках влажный вяз.

Простая музыка добаховская

Над серым полем поднялась.

Пейзажа глубина не резкая

И простота без пестроты —

В окне за пыльной занавескою,

За высохшим пучком травы.

За дверь проводишь жизнь с застольями,

И дым развеется костра.

На съемках «Сталкера» в Эстонии

Расплачется актер в кустах,

Когда разрушит ливень целое,

И стадо гулкое овец

В полуразрушенную церковку

Пастух загонит наконец…

Перед возвращением

Не старый — десяти годов не дашь —

Прозрачный, влажный сад роняет груши.

Ждет доброго художника пейзаж.

Темна вода во облацех воздушных.

Сиренева волна, листва сера,

Синеет в теплых сумерках малина.

Смеется дед над внуком — спасена

Веселая душа наполовину.

Пьет деда чай, бурчит себе под нос,

Кусает желтый рафинад щипцами.

На ржавый шелушащийся поднос

Глядит, на свет, на астры между нами.

И он, и я, мы знаем жизнь одну.

И вот мы, переглядываясь через

Белесые цветы, идем во тьму,

Я в мамином плаще, а он в свеченье.

Родина

Ни любви не осталось, ни милости.

Склон подтаявший вновь подморозило.

И давно уже осень не снилась нам

С лесом тихим и розовым озером.

Небо держится — сердце не ёкает.

И всю ночь по углам на окраинах

С головою под маминым стеганым

Одеялом лежим без дыхания.

Поцелуи, записки, объятия,

Шорох пены, шуршание гравия.

Вспоминаем зарубки и вмятины

И друзей своих по фотографиям.

На талоны как жили и карточки,

Как плясали, как пили и падали.

Как на сходах мы ставили галочки

За Варраву во славу Пилатову.

Радость всю разделили по-братски мы.

В одиночестве боль — доля лучшая.

Надо каяться, а не оправдываться,

Пережив все, что Богом отпущено.

Заболоцкий

До Уржума ходил через лес осенний.

С узелком возвращался по дну реки.

Мылся дедушка в тазике в воскресенье.

И сражались до вечера в поддавки.

Рисовали приятели кошке ушки.

В старом городе в волнах горел пятак.

Засыпало извозчиков снежной стружкой.

И карманных часов громыхал тик-так.

Заползая с мороза в барак с толпою,

Не боялся молитвы забыть слова.

Дым над лесом трубою и все такое.

И надел, и делянка, и вся страна.

Разлетаются щепки — лес ветер правит.

И в окошко глядит облаков семья. —

Протирает очки в роговой оправе,

Громыхает костяшкой туда-сюда.

Первая молитва

Стопкой сложены книги на лавочке.

Глеб с веранды играет отбой.

Но висит из второго товарищ на

Перекладине вниз головой.

Он глядит, как с пожарными ведрами

На костер налетела толпа.

Черный лес, как в пруду, перевернутый

На лиловые тучи упал.

Странный мир с незнакомыми лицами.

Шорох в небе, огонь, кутерьма.

Твердь расплывчатую и землистую

Прячет от близорукости тьма.

Как от зарева звездные просыпи,

От меня отделяется часть.

Я твержу: Не оставь меня, Господи,

И в последнюю ночь, в тихий час.

Кардиология

Палата с неработающим теликом.

В саду шуршит опилками магнит.

А в темноте с зелеными оттенками

Твое молчанья золото горит.

Страдает бабка злая в рыбьем тереме,

Сжимает крепко выданный обол.

На пустыре, где клумба в запустении,

Играет кто-то с внуками в футбол.

Мне подтянул суровый деда помочи,

Под подбородком шапку завязал,

И сунул пирожок с начинкой облачной,

Чтоб на морозе я не замерзал.

И я потопал на уроки пения,

Труда, осуществления надежд.

И я прошел падение империи,

И повторил родительный падеж.

Уверенно один с портфелем кожаным

Шел по воде, не видел берегов.

И только останавливался, может быть,

На кладбище у камня твоего…

Щеколда пастой гои не начищена,

О раму ветка бьется без причин.

В саду статическое электричество,

Как уголь остывающий, трещит.

Терцины

Не прятался с кем-то от дождика в арке,

Тяжелые капли стрясая с пальто.

Не ждал на террасе в янтарной заварке,

Умолкнет когда за оградой пожар.

Не утку кормил на пруду в зимнем парке,

Скулил, через варежку жадно дышал.

Поплыл мой словарь по дворам и фасадам

Бараков, чтоб я урожай пожинал —

Чтоб в созданных для описания ада

Трехстишиях заговорил наконец

О рае, о пляске осеннего сада,

О том, как идет к остановке отец,

А я у окна с новогодней открыткой

Слова позабыл, не поэт, не певец. —

Пускай мне Орфей посчитает убытки,

Вергилий пускай отчитает с душой,

Поскольку молчание маленькой рыбки

Не меньше молчанья большой.