ПЕРИОДИКА

«Грани», «Дружба народов», «Знамя», «Иностранная литература», «История», «Плавучий мост», «Посев»,

«Православие и современность», «Русский репортер», «Собеседник Армении», «Фома», «Prosodia»

Шарль Азнавур. Прощаться с публикой весьма, весьма трудно. Беседовала Элен Масаелян. — «Собеседник Армении» (издательская группа «Собеседник»), 2014, № 9 (43) <www.sobesednikam.ru>.

«Сегодня, когда мне уже 90, оглядываясь назад, на того мальчика, я говорю себе: „Мой маленький Шарль, ты ничего не потерял”. Моя жизнь была яркой, полной неожиданных поворотов и сюрпризов. Я посетил сотни стран, встречался с императорами, королями, президентами. Я был приглашен в Белый Дом и Кремль. И при этом я каждый раз чувствовал себя как сотни героев из моих детских книг. Например, как герой книги Луи Анри Буссенара „Путешествие юного парижанина по свету”. Я был тем самым маленьким парижанином, который попадал в удивительные авантюры. Он шел вперед с широко раскрытыми глазами и открытым сердцем, бившимся чаще обычного, не зная, как себя вести в обществе или куда деть свои руки. Повторение научило меня справляться с беспокойством, но я никогда не чувствовал себя комфортно во время официальных встреч. Кроме Елисейского дворца в Париже и президентского дворца в Армении».

...Мне удалось побывать на его московском концерте в самом начале прошлого месяца. Сидели, повезло, довольно близко от сцены. Никакого «старчества» я не заметил, скорее, легкий напор и — какое-то электрическое щегольство. Вспомнился забытый сакральный пафос таких обесцветившихся слов, как «артист» и «сцена». В этом продуманном полуторачасровом спектакле сам собою участвовал весь зал (с постепенным повышением «температуры»). Только когда все кончилось, я сообразил, что, наверное, старше Азнавура в «Крокус Сити Холле» никого и не было. О внутреннем устройстве концерта, кажется, интереснее всех написал Борис Барабанов в «Коммерсанте» (ну, он вообще умно пишет).

Владимир Бояринов. Раковина. Стихи. — Журнал поэзии «Плавучий мост», Россия — Германия, 2014, № 2 <www.plavmost.org>.

Называется «Молодому поэту».

«Пушкина убили на дуэли, / Маяковский застрелился сам, / А Сергей Есенин в „Англетере” / Всенародным висельником стал. // Под расстрел попал Васильев Павел, / Девкою задушен был Рубцов... // Ты еще желанья не оставил / Знаменитым стать в конце концов?»

Сей журнал, как здесь пишут, «является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей». Среди редакторов Андрей Бауман, Вальдемар Вебер, Герман Власов, Вячеслав Куприянов, Вадим Месяц и другие. Выходит ежеквартально.

Сергей Гузев. Стихи. — «Prosodia». Журнал южного Центра изучения современной поэзии, Ростов-на-Дону, 2014, № 1, осень — зима.

В краткой биографической справке к публикации одаренного сорокалетнего поэта, живущего в Таганроге, есть фраза: «Почти не печатается».

Вот — «большая часть стихотворения «UTOPIA» (оно начинается словами «Так Софья Власьевна выдрачивала — вхруст…»):

...А смерть есть классовая нечисть: как врага,

паскудство истребить — до дцатого колена!

Чуть боговержец брык с копыт — а где ж геенна?

Все та же люмпен-пролетарская туга.

Очнется — мир затянут в праздничный кумач,

знамена реют, Кремль сверкает как алмаз.

Чу — нарастает звук издалека неугомонный!

То не архангельский призыв, не горний глас —

побудкой дня заведует архаровец-трубач,

и во весь рост встает проклятьем заклейменный...

Такой «марксистский мясопуст». Редакция вежливо напоминает, что Софья Власьевна — это «эвфемистическое уголовно-интеллигентское обозначение советской власти».

Расскажите вы ей, цветы мои.

Олег Воробьев. Геофизическая версия гибели подводной лодки «Курск». — «Грани», Москва — Париж — Мюнхен — Сан-Франциско, 2014, № 251.

«Если двенадцатого августа (2000 года — П. К.) произошло землетрясение в Норвегии, то в этот же день в Балтийском, Норвежском и Баренцевом морях должно было произойти множество зачастую маломощных локальных землетрясений, не всегда даже регистрируемых береговыми сейсмостанциями. <...>

Лежал „Курск”, как известно, на глубине ста восьми метров, в то время как в нескольких километрах к югу рельеф дна понижается до ста семидесяти метров. Это указывает на то, что перед аварией лодка проходила над многометровым склоном морского дна несомненно тектонического происхождения. Позже, когда стали известны более точные координаты места гибели лодки, на тектонической карте Баренцева моря была однозначно установлена приуроченность данного геоморфологического элемента к мощному глубинному разлому.

Наше предположение заключается в том, что данный тектонический разлом Кольской микроплиты и был источником сейсмо-гравитационного удара подводного землетрясения, погубившего „Курск”».

Священник Владимир Зелинский. О музыке и смерти. — «Грани», Москва — Париж — Мюнхен — Сан-Франциско, 2014, № 251, 252.

«Блок дорог мне более всего совсем не мистический, не изысканный, не петербургский, не ресторанно-скрипичный Блок „с каменным лицом красавца и поэта” (Бунин), а уже как бы бывший — „писать стихи забывший Блок”, все существенное уже написавший, все понявший, обреченный, оглушенный, прикованный к „бессмыслице заседаний”, „обтянутый паутиной” (свидетельства очевидцев), тянущийся только к смерти и замедливший перед ней лишь затем, чтобы напоследок вольно попрощаться с искусством, Пушкиным, Россией, самим собой».

«Итак, „пародия” — вот слово, что должно послужить ключом ко всей поэзии Блока. Блок великий поэт в силу того, что он — подлинный мистик, ибо говорит он о подлинной реальности. Потому что „и слов кощунственных творец” есть уже поэт значительный, ибо кощунственные слова — неправда сказанная о Правде; „кощунство всерьез” обязывает быть причастным глубине, предполагает укорененность в „глубинах сатанинских”».

«Душа Блока была как будто полем враждования двух одолевающих друг друга сил, и он, мистик и медиум, был беззащитен перед обеими».

Андрей Зорин. Высшая школа как стандарт и фикция. Какими не должны быть университеты и зачем они нам нужны. Беседовал Дмитрий Ермольцев. — «Русский репортер», 2014, № 35 (363) <www.rusrep.ru>.

Интервью знаменитого филолога и историка, профессора РГГУ и Оксфорда (Гарварда, Стэнфорда ets.).

«Виталий Найшуль (президент Института национальной модели экономики — П. К.) как-то объяснил мне очень просто, почему в современной России такие феноменальные успехи в торговле и такие скудные в медицине. Предприниматель, открывающий магазин, может сказать: „Ни один человек, работавший в советской торговле, в моем магазине не появится. Все, точка”. Открывая больницу, так сказать нельзя. Где взять других врачей? То же в образовании. Плюс к тому советская система наплодила людей, которые преподавали историю партии, истмат, диамат и так далее. Все эти люди остались в образовании, даже ученые степени не были отменены. Их переименовали в политологов, социологов, культурологов. И они многое определяют в том, что сейчас происходит».

К 120-летию рождения Анастасии Цветаевой. «Зовут ее Ася, но лучшее имя ей — Пламя…» Беседовала Татьяна Жилкина. — «Грани», Москва — Париж — Мюнхен — Сан-Франциско, 2014, № 252.

Эту беседу нынешний главный редактор «Граней» записала в Переделкине осенью 1992 года. Видимо, в тот год и я видел старенькую А. И. в Доме творчества. Тогда в нем еще иногда живали литераторы. С Цветаевой, помню, были две ее примечательные подруги — переводчица Евгения Филипповна Кунина и Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина (чудесная певица романсов).

« — Вы когда-то говорили и писали, что сын Цветаевой Мур сыграл определенную роль в кончине матери. Он был виновен в ее гибели?

— Активной вины не было, а пассивная, конечно, была. Потому, что когда их привезли в Елабугу, — а ему было шестнадцать лет и он пылал страстями, а мыслить не умел — он отказался там учиться, хотел продолжать учиться в большом городе. И он сказал матери: „Я учиться в этой дыре не буду. Ты часто говоришь о том, что ты будешь жива, пока ты нужна”...

У нее стихи есть: „Надобы во мне...”

„Так вот, — продолжал он, — я тебе скажу, что кого-то из нас отсюда вперед ногами вынесут”.

Это я цитирую его слова, которые он потом повторял после смерти матери своей тетке по отцу. Он бросил ей угрозу, что не хочет жить в этой дыре и учиться девятый и десятый класс, и что он покончит с собой, его, отсюда, из этой дыры вынесут вперед ногами. А так как он сказал „кого-то из нас”, то, может быть, это сыграло какую-то роль».

Владимир Козлов. Раздвоение Пуханова. — «Prosodia», Ростов-на-Дону, 2014, № 1, осень — зима.

О новой книге Виталия Пуханова «Школа милосердия» (М., «Новое литературное обозрение», 2014).

«Я не нахожу в этой поэзии ничего из того, что описали Давыдов и Львовский».

«Самое большое испытание для читателя этой книги — совместить воедино рефлексивную, головную поэтику верлибров, где даже цитаты пропущены через свой опыт, с псевдонародными песенками, где даже свое кровное выдается за коллективное — как правило, с выраженным низовым началом»^[1].

Владимир Козлов. Спасительный символизм Евгения Рейна. — «Prosodia», Ростов-на-Дону, 2014, № 1, осень — зима.

«У Бродского никогда не было таких событий (в предыдущем абзаце: „…из таких простых ощущений — что может быть проще, чем вот эта внутренняя фиксация очередной календарной вехи” — П. К.). Только в молодости, под влиянием Рейна, он мог петь гимны миру — такому, каким он застигнут. Он мог строить стихотворения на упоении некоей эмоциональной, иррациональной по своей сути нотой, каковых у Рейна — огромный ассортимент, поскольку его мир — музыкален. На какой бы свалке он ни оказался, он умудряется найти для нее мелодию, эмоциональную гармонизирующую основу. А пенье Бродского, по его собственному выражению, — „без музыки”. Это бормотанье частного человека в молчащем, пыльном, враждебном человеку мире. Бродский способен подвергнуть отчуждению практически все — иногда даже саму поэзию, язык — то есть единственную нить, связывающую его сознание с миром. А у Рейна весь мир — продолжение его личности. Эта личность простовата и порой неуклюжа, она любит и ценит дружбу, она легко соглашается на любые „мы”. Даже неясно, что выставить против ее ненавязчивого обаяния, детской наблюдательности и легкомысленной чувствительности. Любая среда сдается этим качествам Рейна, не пытающегося быть интеллектуалом или даже эстетом. Не сдается только время. Переживание времени — главный нерв его поэзии. И потому элегия — главный его жанр. Здесь и сейчас его лирическое „я” может все — потому что может главное: пережить полноту момента. Но — не может этого момента удержать. Время всякий раз изгоняет его из эмоционального рая. Если бы не время, Рейн писал бы идиллии».

Насчет педалируемой в статье идеи «символизма» Е. Р., думается, можно поспорить.

Сергей Козлов. Солдаты и офицеры: от борьбы с врагом — к междоусобице. — Научно-методический журнал для учителей истории и обществознания «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2014, июль-август <http://his.1september.ru>.

Тема номера: «Первая мировая: забытая война. 100 лет».

«Как отмечал в 1918 году философ Семен Франк, „благородно-мечтательный идеализм русского прогрессивного общественного мнения выпестовал изуверское насильничество революционизма и оказался бессильным перед ним...”

Дальнейшие исторические события во многом подтвердили правоту подобных оценок.

Сегодня нам известно уже множество фактов об истреблении русского офицерства во времена „Красной смуты”. Так, только в одном Выборге в ходе жестокой резни 26-27 апреля 1918 года было убито около 400 русских и расстреляно не менее 500 человек (в основном офицеров).

Историк Сергей Волков отмечает: „Зимой 1917/18 года и весной, когда миллионные солдатские массы хлынули с фронта в тыл, по всем дорогам... пошла невиданная еще волна бесчинств и насилия. ... Множеству офицеров, пробиравшихся к своим семьям, так и не суждено было до них добраться”. Современники свидетельствовали: „Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров”.

Весной 1917 г. большевики также организовали массовое истребление офицеров Черноморского флота, которых расстреливали в оврагах и сжигали в топках боевых кораблей. Невиданное в истории всех флотов мира варварство прекратилось лишь после немецкой оккупации Севастополя. В январе 1918 года события повторились. Волков пишет о трагедии в Одессе: „Офицеров бросали в печи или ставили голыми на палубе в мороз и поливали водой, пока не превратятся в глыбы льда... Тогда их сбрасывали в море”. В те дни в городе погибло свыше 400 офицеров.

Всего же, согласно данным множества источников (включая сведения, собранные специальной деникинской комиссией), в ходе „красного террора” было уничтожено 54 тысячи офицеров, 260 тысяч солдат, 815 тысяч крестьян, а всего 1 миллион 777 тысяч человек!»

Константин Логачев. Японский крест святителя Николая. — «Фома», 2014, № 11 <http://www.foma.ru>.

«Очень показательно, как владыка Николай вел себя во время Русско-японской войны. Он был православным христианином, но он был русским. И он сказал своей пастве: „Доселе я молился за процветание и мир Японской империи. Ныне же, раз война объявлена между Японией и моей родиной, я, как русский подданный, не могу молиться за победу Японии над моим собственным отечеством. Я также имею обязательства к своей родине и именно поэтому буду счастлив видеть, что вы исполняете долг в отношении к своей стране. Кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь — не из ненависти к врагу, но из любви к вашим соотчичам. Любовь к отечеству есть святое чувство. Но кроме земного отечества у нас есть еще отечество небесное. Это отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и по которой дети Отца Небесного действительно составляют одну семью. И будем вместе исполнять наш долг относительно нашего небесного отечества, какой кому надлежит. И вместе с тем будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир”.

Он благословил свою паству молиться за императора — составил специальное циркулярное письмо, оно опубликовано. Это такой поступок, который еще раз показал вселенскость Православия. Такой поступок не мог не внушить еще более глубокого уважения к владыке Николаю».

Автор много лет работает с дневниками святителя.

Похоже, что Николай Японский — единственный равноапостольный святой XX века.

А в дни той войны он был и единственным русским, оставшимся на острове.

Моя самая английская книжка. — «Дружба народов», 2014, № 8 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

Здесь большие и маленькие монологи Евгения Абдуллаева, Николая Анастасьева, Марины Бородицкой, Василия Голованова, Виктора Голышева, Елены Долгопят, Дениса Драгунского, Александра Кабакова, Геннадия Калашникова, Евгения Клюева, Григория Кружкова, Юрия Кублановского, Льва Паршина, Евгения Попова, Юрия Серебрянского, Алексея Слаповского, Алексея Торка и Александра Хургина.

«Юрий Кублановский, поэт, переводчик (? — П. К.):

С английской литературой происходят странные вещи: Пушкин и Гете читали Вальтера Скотта как глубокомысленного прозаика на все времена. Но уже в моем отрочестве — это был писатель исключительно для юношества.

Не знаю, что сказать о Диккенсе: этот замечательный пример торжества добра над злом, кажется, тоже уже перекочевал в юношескую литературу, и для зрелого сознания слишком умилен и простоват…

Недавно я перечитал „На маяк” Вирджинии Вульф: какая сильная проза, кажется, оставившая во рту послевкусие ветра и моря.

Но, конечно, постоянный мой спутник Шекспир. <…> В целом, английская литература сейчас в моем сердце занимает больше места, чем французская.

А в прошлом году на сельском погосте под Лондоном я вдруг наткнулся на изъеденную лишаями плиту Олдоса Хаксли…»

…Я позвонил Кублановскому, чтобы спросить, когда и с какого языка он переводил зарубежную литературу. «Я переводил?!» «Там написано: „поэт, переводчик”». Долгая пауза. «…Лет сорок тому назад в сборнике новозеландской поэзии было одно стихотворение, под которым стояло: „перевел Ю. Исполатов”. Моя работа».

Петр Мультатули. Первая русско-японская революция. Беседовала Оксана Гаркавенко. — «Православие и современность», Саратов, 2014, № 30 (46) <http://www.eparhia-saratov.ru/ArticlesCategories/Index/journal>.

« — Какую роль в развязывании смуты 1905 года сыграли японские деньги?

— <…> 4 января 1905 года на японские деньги большевики выпускают первый номер своей газеты „Вперед”. В этой связи „пораженчество” Ленина приобретает смысл не только политического убеждения. В феврале 1905 года Ленин встретился с несостоявшимся лидером рабочих Г. А. Гапоном. На этой встрече Ленин и Гапон договорились об объединении сил большевиков и эсеров в подготовляемом вооруженном восстании. Гапон говорил о необходимости переброски в Петербург большого количества оружия. Вскоре это оружие будет закуплено на японские деньги.

Осенью 1904 года Акаси (полковник, резидент, военный атташе в России — П. К.) финансирует общеоппозиционную конференцию, принявшую резолюцию о свержении самодержавия. Таким образом, кадеты, эсеры, бундовцы, собравшиеся на „съезде русской оппозиции”, многие сами того не подозревая, являлись орудием японского шпионажа».

Александр Нилин. Аллея классиков. Из романа частной жизни. — «Знамя», 2014, № 9 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

«Аллея классиков» — это улица Серафимовича в переделкинском городке писателей. Отец автора — известный советский писатель Павел Нилин, автор романа «Жестокость».

Ниже — из эпизода, посвященного похоронам К. И. Чуковского, которыми «руководил» С. В. Михалков.

«Шестьдесят девятый год вам не шестьдесят пятый. И государственный человек Михалков понимал, что и у гроба Чуковского какие-нибудь бессовестные вольнодумцы могут позволить себе протестные или, по крайней мере, несанкционированные выражения. И все же на похоронах Чуковского привычной уверенности в себе у Михалкова слегка поубавилось. Чуковский для него не мог до конца перестать быть Чуковским — и было Сергею Владимировичу не по себе.

Когда-то Женя Чуковский (внук К. Ч. — П. К.) читал мне его талантливые стихи, где Михалков хотел представить собственные похороны: „Понесут по улицам длинный-длинный гроб. Люди роста среднего скажут: он усоп…”. И были там слова: „Не ходить к Чуковскому, автору поэм, с дочкой Кончаловского, нравящейся всем…”.

Желание отца сказать какие-то слова на кладбищенском холме застали его врасплох. Никто никому не собирался грубить. Отец сказал: „Отойди, Сережа”, — и взобрался со своей хромой ногой поближе к гробу. По словам Мити Чуковского (другого внука К. Ч. — П. К.), растерянный Сергей Владимирович только твердил: „П-паша, П-паша…” Но не отталкивать же?»

Анастасия Орлова. Облака в городе. — Журнал поэзии «Плавучий мост», Россия — Германия, 2014, № 2.

К слову: мой любимый детский поэт, Настя Орлова из Ярославля, делает трудное искусство: пишет для самых маленьких.

«Я камушек дивный / Нашел на реке, / Я спинку ему / Согреваю в руке. / Ведь камушек этот, / Наверно, вовек / В руках не держал / Ни один человек!»

От редакции. Университетский взгляд на поэзию — восполнение пробела. — «Prosodia», 2014, № 1, осень — зима.

Вероятно, этот текст написан главным редактором нового журнала — поэтом Владимиром Козловым (см. его подборку в сентябрьском номере «Нового мира»).

«Конечно, равнодушие к филологии и ее навыкам — это следствие кризиса в восприятии литературной традиции. А мы в нее верим, считая, что без понимания традиции невозможно оценить индивидуальные заслуги пишущего. Традиций много, но распознавать их непросто. Проще каждый раз заявлять, что ты начинаешь заново. Хотя именно традиция постоянно и бесконечно нова — когда с нею работает талант и тем более гений. Само название нашего журнала воплощает изначальную связь поэзии и науки о ней. Prosodia — латинская калька др.-греч. — „акцент, ударение”. У русского слова „просодия” два значения: звуковая организация речи, находящая наивысшее воплощение в стихе, а также стихосложение, наука о стихе. Латинское начертание — это дань традиции, но уже не самой древней, а той, которую прочтет всякий, кто знаком с романским алфавитом. Предложенный ракурс взгляда обеспечивает несколько иной взгляд на саму современную поэзию, позволяет немного иначе выстраивать иерархии и отбирать поэтические произведения. Пристальное прочтение способно скорректировать представление о том, что происходит сегодня с поэзией в России и за ее пределами. Вот им-то мы и намерены здесь заниматься». Журнал будет выходить дважды в год.

Дарья Тимохина. В. Д. Набоков. «Старомодный либерал». Портрет в интерьере эпохи. К 145-летию со дня рождения. — «Посев», 2014, № 8-9 (1643/1644) <http://www.posev.ru>.

Приведу из финала очерка. «Яркий выразитель политико-психологического настроя либеральной интеллигенции, Набоков при этом выделялся в ее среде как эффектный светский человек (выделено мной; остальные сыпали пепел на штаны, что ли? — П. К.). Благодаря своей „стильности” (она проявлялась и в личных качествах, манере поведения, и в прагматичной, профессиональной деятельности) Набоков-политик весьма органично вписывался в атмосферу серебряного века и блистательного Санкт-Петербурга.

В какой-то мере „стильным”, исполненным достоинства и мужества — эти качества, по отзывам многих современников, были свойственны личности Набокова, — оказался и его ранний роковой финал. Спустя пять лет после Февральской революции, в Берлине, в зале филармонии, политический эмигрант Набоков бесстрашно вступил в схватку с монархистом, спасая жизнь П. Н. Милюкова — своего давнего соратника по кадетской партии, а в последние годы жесткого политического оппонента. Своеобразный блеск сопутствовал и посмертной легендарной славе Владимира Дмитриевича. Проходили десятилетия, и он начинал все в большей степени восприниматься по-новому — в отсвете образа своего знаменитого сына <…>».

Обидно в подобном скрупулезном исследовании встретить серьезную фактическую ошибку (не описку ли?). Упоминая известную групповую поездку журналистов и литераторов в Англию (Набоков командировался от кадетской «Речи») автор очерка промахнулась в дате ровно на год. Ну, какой «февраль — март 1917-го», откуда?

Бото Штраус. Неожиданное возвращение. Пьеса. Перевод с немецкого и вступление Владимира Колязина. — «Иностранная литература», 2014, № 9 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

«Штраус известен своим экстравагантным поведением. Беспримерны его нелюбовь к публичности, театральным и телевизионным „тусовкам”, отказ от премий, статьи, иногда шокирующие критикой современного общества. И новое эссе Штрауса „Огни ворот” (2013), в котором констатируется приход эпохи глупости и нового человека массы — „идиота”, немецкое общество отвергло как оскорбительно элитарное и мизантропическое. Последние годы писатель и вовсе уединился в тихонькой деревушке в Уккермарке, на границе с Польшей. Интервью он принципиально не дает, на премьерах не появляется (а если и появляется, то инкогнито). Одним словом, его присутствие в интеллектуальной жизни Германии заключается исключительно в спорах вокруг его произведений — пьес, романов и эссе.

Как и вся проникнутая „избыточным” интеллектуализмом немецкая драма, пьесы Штрауса трудно усваиваются русским театром. Лишь одна постановка состоялась в „Красном факеле” (1995 г., реж. Олег Рыбкин) — к счастью, очень удачная, выдержанная в стилистике Штрауса. Руководитель одного известного московского театра, прочитав представляемую ныне пьесу, прислал переводчику письмо следующего содержания: „Извините, но я в жизни ничего более глупого не читал”.

Согласится ли с этим вердиктом наш читатель?»

В принципе, «руководитель театра», сам того не зная, скорее, даже и прав, только выбор прилагательного неудачен.

Ничего более инопланетного, что ли.

Составитель Павел Крючков