ИЗ РАННИХ СТИХОВ

Льюис Кэрролл

(1832 — 1898)

_*

ИЗ РАННИХ СТИХОВ

Переводы с английского Григория Кружкова и Марины Бородицкой

Литературный талант Льюиса Кэрролла проявился рано. Уже с пятнадцати или даже с четырнадцати лет он выпускал домашние юмористические журналы. Менялись названия: «Полезное и назидательное чтение», «Светлячок», «Ректорский зонтик» и так далее, но их неизменным главным редактором, художником и практически единственным автором оставался юный Чарли Додсон^[1] — будущий Льюис Кэрролл. Он продолжал писать смешные стихи и рассказы и когда учился в средней школе в Крофте, и позже, когда стал студентом университета. Эти ранние произведения малоизвестны читателю, в особенности русскому; между тем для поклонников Льюиса Кэрролла они представляют большой интерес и сами по себе, и как предварительные эскизы для его более поздних комических шедевров. Например, балладу «Роковая охота» можно рассматривать как первый приступ к «Охоте на Снарка». Ужасное чудовище, коего автор не посмел нарисовать целиком, нарисовав только переднюю часть, вылезшую из пещеры, предвосхищает Снарка, который принципиально не вообразим и не изобразим. Стихотворение «Мне повстречался старикан» в переработанном виде вошло в «Зазеркалье», став песней Белого Рыцаря про старичка, сидящего на стене. «Верный рыцарь» — пародия на Альфреда Теннисона, автора туманно-меланхолических поэм — таких, как «Волшебница Шалотт». Заметим, что в жизни он относился к Теннисону едва ли не с благоговением, был автором замечательных фотографий поэта и его двух сыновей — но... Есть многое, что щекочет нёбо прирожденного пародиста и пересмешника.

Что касается представленных переводов, то пусть читатели судят сами. Перевод — всегда алхимия, а порой причудливая смесь белой и черной магии. В этой области есть, конечно, свои правила, но исключений неизмеримо больше. Могу лишь сказать, что переводчики следовали принципу (который применим не только в переводе): быть верным духу, а не букве.

Г. Кружков

Роковая охота

То был земли глухой провал,

Пещеры мрачный лаз;

Никто не знал, что он скрывал

От человечьих глаз.

Внутри гнездилась темнота,

Зиял какой-то грот;

Терновник острый оплетал

Его угрюмый вход.

Король скакал во весь опор

Меж кочек, пней и ям,

И свита на конях за ним

Летела по пятам.

Король скакал через овсы,

Через бурьян и грязь,

И заливались лаем псы,

За рыжей дичью мчась.

Лисица слышит хрип коней

И близкий лай собак;

Как вдруг — пещера перед ней,

Спасенья верный знак.

Мелькнул и скрылся хвост лисы

Пред сворой короля.

У входа сбились в кучу псы,

Беспомощно скуля.

И вдруг — из мрака прозвучал

Какой-то сочный «чмок» —

И несомненное «чавк-чавк!» —

И явственный глоток.

Король достал свой острый меч,

Испытанный в бою:

«Тому башки не уберечь,

Кто отнял дичь мою!» —

И ринулся в кромешный мрак;

Внутри раздался Рык,

И стук меча, и снова: «Чавк!» —

И придушённый крик.

И вылезла такая Пасть

На свет — такая Гнусь,

Что я нарисовал лишь часть,

А целиком — боюсь.

1850 (?)

Верный рыцарь

На склоне дня он вышел в путь,

Надев галоши и чуть-чуть

Хлебнув (чтобы развеять мрак!),

И к берегу направил шаг —

Туда, где в скалы бил прибой

И над прибрежною тропой

Виднелся замок на скале;

Там с едкой думой на челе

Стоял он, вглядываясь вдаль,

Потом вздохнул; горизонталь

Из недр его исторгла стон,

И трижды содрогнулся он.

И наконец, устав стонать,

Он в город повернул опять.

Он шёл, утратив жизни цель,

По узким, тесным, словно щель,

Пустынным улочкам кривым;

И старые дома над ним,

Клонились молча с двух сторон,

Шепча друг другу, как сквозь сон:

«Мы скоро встретимся». Вокруг

Несли укроп, везли сундук,

И кто-то, выйдя на балкон,

Вывешивал бельё. Но он

Шагал вперёд, шагал вперёд,

Как тот, кого никто не ждёт.

И знали люди, глядя вслед,

Что этот рыцарь много лет

Любил волшебницу Шалотт;

Но съел бедняжку кашалот.

1854

Плач шотландца

Мы с ней хотели вместе плыть

В Шотландию из Бристоля.

Нас ожидавший пароход

Уже я видел издали.

Уже свернули мы вдвоём

На ту Морскую улочку,

Я только сбегать захотел

Купить в дорогу булочку;

С повидлом булочку одну

И булочку с корицею,

Да заодно уж — бутерброд

С сосиской и с горчицею.

Я только раз его куснул,

И вдруг увидел издали,

Как мой прекрасный пароход

Отчаливает с пристани.

Напрасно я кричал, свистел,

Напрасно звал полицию,

Всё, что досталось мне в удел, —

Лишь булочка с корицею.

Так за минутку или две —

Простая арифметика —

Я потерял любовь свою

И стоимость билетика.

Так пел шотландский паренёк

В порту английском Бристоле,

Укладываясь на ночь спать

На лавочке у пристани.

_{Баллада о двух братьях}

Жили-были два брата, один и другой.

Как закончили школу в Тинбруке,

Старший брат говорит: «Что ты, братец, решил:

Посвятишь ли себя ты науке?

Изберёшь ли коня и красивый мундир,

Взяв оружие в крепкие руки?

Или, может, пойдём мы на речку вдвоём,

На мосту порыбачить от скуки?»

Отвечает другой: «О мой брат дорогой!

Слишком глуп я, увы, для науки,

Слишком робок, признаюсь тебе одному,

Чтоб оружие взять в свои руки,

Но на речку с тобою пойти я готов

На мосту порыбачить от скуки».

Выбрал самую прочную удочку он,

Преисполнился злобного духу —

И в родимого брата вонзил свой крючок,

Как вонзают в червя или в муху.

Завизжит и свинья, если дать ей пинка,

Закричит и петух: «Кукареку!»

Но истошней и звонче вскричал младший брат,

Старшим братом низвергнутый в реку.

И тотчас, как плеснуло, вокруг собралась

Вся весёлая рыбья семейка:

И сазан, и голавль, и плотва, и карась,

И проворная рыбка уклейка.

И хвалили они рыбака-добряка,

И на много ладов повторяли:

«Вот так славный обед! С незапамятных лет

Мы наживки вкусней не клевали».

«Поделом же тебе! — старший брат проворчал. —

Ждал я годы, и дни, и недели;

Долго, братец любезный, ты мне докучал,

Удручал ты меня с колыбели».

«Помоги, старший брат! Разве я виноват?

Посмотри, как взялись эти черти!

Ведь съедят меня милые рыбки, съедят —

А не то защекочут до смерти.

Рад любой рыболов, если правильный клёв,

Лучше нету хорошего клёва, —

Только если не вместо наживки висеть,

А на месте сидеть рыболова.

Милый братец, спаси! Заклюют караси!

Пожалей ты злосчастного братца!

Хоть я сызмала в речке купаться любил, —

На крючке неприятно купаться.

Если б мог я сейчас с бережка иль с моста

Наблюдать этих рыбок прекрасных,

Я б твердил без конца: красота, красота —

И не ведал терзаний напрасных.

Я б забыл про уду, про питьё и еду,

Я с рыбалкой навеки б расстался

И смотрел на язей как на лучших друзей

Да игрой пескарей любовался!»

«Как! Забыть про уду, про питьё и еду

И навеки забросить рыбалку!

Извини меня брат, ты несёшь ерунду,

Мне тебя, неразумного, жалко.

Для того и даны караси, сазаны,

Чтоб ловить разжиревших в июле

И с укропом потом и лавровым листом

Их варить в чугуне иль в кастрюле.

Лучше нету ухи из ершей и язей,

Да и жарить их тоже неплохо;

Нет, с рыбалкой, клянусь, ни за что не прощусь,

Никогда, до последнего вздоха!»

Тут на берег выходит младая сестра

И ужасную видит картину;

Замирает она, и хладна, и бледна,

И роняет на землю корзину.

«Брат, поведай мне: что у тебя на крючке?

Что, безумец, ты сделал наживкой?»

«Голубок прилетел, он мне петь не хотел,

Для него это стало ошибкой».

«Вот так новости! Голуби разве поют?

Брат, признайся, что это такое?»

«То мой братец в реке, он висит на крючке,

Ах, оставьте меня вы в покое!

Сам не знаю я, как получилося так,

Это грех мой и тяжкое горе.

О, прощай! Поплыву я в неведомой край,

Уплыву я за синее море».

«А когда ты вернёшься, о брат мой, скажи,

О скажи мне, мой брат и опора!»

«Я вернусь, когда все облысеют ежи,

То есть очень и очень нескоро».

И сестра повернулась, рыдая в платок:

«Ох, накажет Господь непоседу…

Вот несчастье! Один совершенно промок,

А другой опоздает к обеду!»

1853

Переводы Григория Кружкова

Мне повстречался старикан

Мне повстречался старикан

В болотистой глуши.

Он нёс в руках два котелка,

Где плавали ерши.

Его спросил я без затей:

— Как поживаешь, дед?

Но не достиг моих ушей

Его простой ответ.

— Я собираю пузырьки

Под мостиком у речки,

Потом кладу их в пирожки

И запекаю в печке.

А пирожки на берегу

Матросам продаю

И пробавляюсь как могу

На выручку свою.

Но размышлял я в этот миг

О корне из шести:

Как разделить его на пшик

И в степень возвести.

— Ну-ну, и как же ты живёшь? —

Спросил я старика,

По-свойски пнул его ногой

И ущипнул слегка.

— Да вот брожу средь камышей, —

Он начал всё с начала, —

Ловлю на дудочку ершей,

Вытапливаю сало.

А производят из него

Помаду для волос:

Возни, скажу вам, ого-го,

А платят с гулькин нос.

Но я о гетрах размышлял:

Что будет, если вдруг

Покрасить их в зелёный цвет

И выйти так на луг.

— Эй, как дела? Ты что, заснул?! —

Вновь задал я вопрос

И двинул в ухо старика,

Чтоб чепуху не нёс.

— Так и живу, — ответил дед, —

На отмели у моря

Я нахожу глаза сельдей,

Потерянные с горя.

Они на пуговки идут

Для платьев и пальто,

Но больше пенса за пяток

Мне не даёт никто.

В саду копаю я миног,

Белю салфетки сажей

И подбираю вдоль дорог

Колёса экипажей.

Перебиваюсь как-нибудь —

Похвастать нечем, сэр,

Но я бы рад за вас хлебнуть

Пивка бы, например.

Но я не слушал. Я почти

Додумал мудрый план,

Как мост от ржавчины спасти

Посредством винных ванн.

Я деда поблагодарил

За искренний рассказ.

Как горячо он говорил:

Готов, мол, пить за вас!

С тех пор залезу ли рукой

Рассеянно в компот,

Иль попаду не той ногой

В башмак совсем не тот,

Или фантазия слегка

С пути меня собьёт, —

Я вспоминаю старика

Среди глухих болот.

Вакхическая ода

в честь колледжа Крайст-Чёрч

Налейте мне чашу, наденьте венок,

Я славлю родные пенаты,

Тебя, первокурсник, безусый щенок,

Тебя, третьекурсник усатый.

Да здравствует этот,

И этот, и тот,

И пусть на экзаменах всем повезёт!

Да здравствует каждый хранитель ключей,

Куратор — узда развлеченьям,

Инспектор, и лектор, и ты, казначей,

Казнящий бюджет усеченьем;

Доцент и профессор,

Добряк и сухарь,

Что знания свет зажигают, как встарь!

Да здравствует наш многошумный Совет:

И Те в нём слышны, и Другие,

Пусть лада и склада пока ещё нет,

Но есть устремленья благие.

В свой срок воцарится

Гармония вновь,

Не зря говорится: «Совет да любовь!»

Да здравствует ректор и весь ректорат!

Почили б на лаврах, но нет же —

Готовы украсить они всё подряд,

Что можно украсить в колледже.

Три вещи я славлю,

Что водятся тут:

Я пью за Талант, за Терпенье и Труд.

Переводы Марины Бородицкой

Кружков Григорий Михайлович родился в 1945 году в Москве. Окончил физический факультет Томского университета. Поэт, переводчик, эссеист, многолетний исследователь зарубежной поэзии. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Государственной премии РФ (2003), премии имени Корнея Чуковского (2010) и премии Александра Солженицына (2016). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Бородицкая Марина Яковлевна родилась в Москве. Окончила МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Поэт, переводчик. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе премий имени Корнея Чуковского (2007) и Самуила Маршака (2008). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.