Ветер тучи собирает

[1]Напомню старый английский стишок:

 

 Шалтай-Болтай сидел на стене,

 Шалтай-Болтай свалился во сне.

 Вся королевская конница,

 Вся королевская рать

 Не может Шалтая, не может Болтая

 Шалтая-Болтая собрать.

 

(«Во сне» добавлено С. Маршаком для рифмы, в оригинале — просто свалился). Строка из этого стишка «Вся королевская рать» стала названием романа Роберта Пенна Уоррена, вышедшего в 1946-м. В первый год президентства Дональда Трампа роман вновь был объявлен «книгой года» (инициативу подал журнал «Arts and Culture»): многие посчитали, что новый президент сошел с его страниц. Стало общим местом сравнивать героя романа Вилли Старка с Трампом; обильно цитируют выступления Старка, чтобы показать, насколько они схожи с выступлениями Трампа. Еще в период избирательной кампании газета «Los Angeles Times» от 22.3.2016 писала: «Когда Роберт Пенн Уоррен создавал образ аморального (flaud) политика Вилли Старка в романе 1946 года „Вся королевская рать”, он вряд ли предполагал, что создает еще один пример того, как жизнь имитирует искусство в лице аморального кандидата в президенты Дональда Трампа» (замечу только, что искусство в данном случае отталкивалось от жизни: в образ Вилли Старка вложены некоторые черты Хью Лонга, губернатора Луизианы, имевшего хорошие шансы стать президентом США, но застреленного на взлете в 1935-м). А журнал «Oscilloscope» от 5.1.2017 находит в романе «руководство к пониманию» крайне неприятного для него «феномена Трампа». Кинорежиссер Робин Бейтс поведал, что еще в 2015 году, перечитывая роман, увидел в нем «обещание Трампа». Сценарист Майкл Блум ответил, что еще при первом чтении, много лет назад, он предвидел, что кто-то, похожий на Старка, непременно явится в будущем. А писатель Фрэнсис Леви (автор эротических романов) уже спустя несколько дней после выборов написал, что «когда этот новый Шалтай-Болтай» упадет, «вся королевская рать» не сможет собрать его заново; хотя Трамп еще и не думал падать. Другой писатель левых взглядов, Джон Бэббот, заявил, что роман Уоррена — «троянский конь», позволяющий глубже понять «феномен Трампа» и в то же время подсказывающий, что с ним делать. Не намек ли это, что с Трампом можно покончить одной «серебряной пулей»? Но вот взвешенное суждение: маститый историк Джон Мичем, пытаясь объяснить «феномен Трампа», опирается на роман Уоррена, в котором видит «захватывающее размышление о том, как люди борются со своими демонами, прислушиваясь к своим ангелам»; сказанное относится в первую очередь к Вилли Старку («Lexington Herald» от 13.9.2018).

А когда Трамп начал строить «большую и красивую», как он выразился, стену на всем протяжении границы с Мексикой, его врагам тем легче стало отождествлять его с Шалтаем-Болтаем и предсказывать его дальнейшую судьбу. Но стена на границе с Мексикой — это всего лишь частность, вся программа Трампа — построение Стены, в метафорическом смысле, отделяющей коренную Америку от остального мира и от всего, что есть «антиамериканского» в самой Америке. Это не возвращение к изоляционизму, о чем мечтают палеоконсерваторы (практически он уже неосуществим), но попытка оградить традиционный «американизм» от наплыва иммигрантов, от ислама, «в подданство» к которому переходит все большее число афроамериканцев, от европейских упадочников и в первую очередь упадочников собственных.

 

 

Меж Явью и Навью

 

Вилли Старк и Дональд Трамп действительно психологически близки; даром что первый вышел из «вахлаков» (так в русском переводе, в оригинале rednecks), а второй родился, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Тот и другой — грубоваты, зачастую хамоваты, охотно пользуются языком улицы; Старк в свои, еще не утратившие стыд времена более сдержан, зато Трамп порою бранится… едва не сказав по привычке «как сапожник», поправляюсь: как «звезда» Голливуда; тот и другой — бабники (немолодой Трамп — в прошедшем времени), при случае не брезгающие партнершами самого невысокого разбора. И вишенка на торте: у Старка «спутанный каштановый чуб, спадавший на лоб».

В обеих экранизациях романа, 1949-го и 2006-го (неамериканские экранизации, включая наш телесериал 1971 года, не в счет), конечно, не передающих все обаяние романа, отталкивающие черты Старка еще усилены. С позиции политкорректности это кандидат в диктаторы, а значит, не американского поля ягода.

Итало Кальвино как-то обронил, что классической можно назвать такую книгу, о которой никогда не сложится окончательного мнения, что хотел сказать автор. Я перечитал роман Уоррена, пытаясь оспорить эту мысль хотя бы отчасти. Мне пособил в этом помощник, «оруженосец» Старка Джек Берден. Выходец из «благородных», то есть из плантаторской среды, он, как и другие «потерянные» молодые люди его поколения, воспринимал окружающее с иронией и скепсисом, каковые распространялись им и на прошлое. Пока он не занялся историей, точнее, пока ему не попались на глаза дневники одного из его предков, Касса Мастерна, погибшего в гражданской войне.

Экскурс в историю (опущенный во всех экранизациях) представляется мне смысловым стержнем романа. Джек Берден признается, что поначалу ему трудно было понять своего предка, потому что в его (Джека Бердена) время «мир состоял из разрозненных явлений, обрывков и осколков фактов и был похож на свалку поломанных, ненужных, запыленных вещей на чердаке». Но по мере того как перед ним открывается «волшебная страна» прошлого, он мало-помалу проникается мыслью, что там была настоящность.

Это не совсем та ностальгия по «старому Югу», какую обычно испытывали (отчасти и сейчас еще испытывают) южане, проигравшие в гражданской войне. Настоящими, в представлении Джека Бердена (за которым в данном случае, как и во многих других, стоит автор), были на «старом Юге» отношения мужчины и женщины. Потому что в них соучастниками, так сказать, были острое чувство греха и твердое представление о чести. А когда этим чувством и этим представлением пренебрегали, отношения становились по-настоящему драматичными. Историческая «сцена» соответствовала подобным «постановкам», а потом «сцена» куда-то исчезла, и все декорации сменились, и все упростилось и извратилось.

Здесь, что называется, попадание в десятку. Если взять жизненно-практическую сторону дела, то от того, как складываются отношения мужчины и женщины, зависит крепость семьи, а от крепости семьи зависит крепость нации. В период между двумя мировыми войнами дали о себе знать первые признаки разложения семьи. Сейчас этот процесс вошел в активную фазу, еще усугубляемый безумными экспериментами с полом.

Метафизической причиной этого процесса стал постоянно встревающий в отношения мужчины и женщины «враг рода человеческого». А. Блок в статье «Тайный смысл трагедии „Отелло”» писал, что в треугольнике Дездемона-Отелло-Яго Дездемона олицетворяет собою гармонию и порядок, а дьявол будит хаос, сделав Яго своим орудием. Очень похоже истолковывая пьесу Шекспира, Уоррен сетовал (в рецензии на одну из ее постановок), что в американской душе блекнет образ Дездемоны и в этом причина или одна из причин утраты ею (душою) прежнего тонуса.

Для друга Джека Бердена Адама Стентона настоящность тоже осталась в прошлом: он «всю свою жизнь прожил с мыслью, что был такой век, когда всем распоряжались возвышенные, симпатичные люди в чулках и башмаках с серебряными пряжками, в мундирах Континентальной армии, или во фраках... которые собирались за круглым столом и пеклись о народном благе». А теперь всем распоряжаются нечистоплотные люди, мелочные политиканы, ловчилы, циники и развратники. В споре меж Явью, миром живых, и Навью, миром упокоившихся, Адам твердо стоит на стороне последних.

Но вот разница: Адам Стентон с отвращением относится к Старку, а Джек Берден приглядывается к нему с интересом и не без некоторой симпатии; более того, он исправно служит ему, хотя держится независимо. О чем-то говорит и выбор сестры Адама Анны, которой ни «благородное» происхождение, ни тонкий вкус не помешали стать любовницей Старка.

Следует иметь в виду, что Вилли Старк поначалу тоже был идеалистом, поставившим целью «слушать сердце народное»; и что-то от этого изначального идеализма он сохранил и в дальнейшем. Но окунувшись в политическую жизнь, он увидел, сколько там грязи, и убедился, что здесь нельзя добиться успеха, самому не замаравшись. В романе Фолкнера «Авессалом, Авессалом!» есть такой смешной эпизод: негры-рабы спят прямо на земле, зарывшись в грязь, образовавшуюся после пролитого ливня; так что в наступившей темноте случайный прохожий в первый момент принимает их за аллигаторов. Но у негров своя стратагема: слой грязи защищает их от укусов москитов. Так и Старку приходится «вымазаться грязью» — применять грязные приемы, столкнувшись с вредоносными противниками. Как он сам говорит, «делать грязными руками добрые дела».

Между прочим, Хью Лонг оставил по себе добрую память, он, как говорят, «втащил отсталый штат в XX век»: понастроил первоклассные дороги, открыл множество новых школ и т. д.

Вилли Старк впечатляет уверенностью в себе, в том, что он делает, постоянным напором, неистощимой энергией. По смерти его Джек Берден говорит себе, что «должен» считать его «великим человеком». Выбрано уклончивое слово: «должен». Должен, хотя и не очень хочется: потому что, говоря словами русского поэта, «из края мертвецов сердце не вернулось», а в том краю, кроме вышеперечисленных, ценились еще и совсем другие качества.

 

 

«Народу нужны не… факты, а чувства»

 

Журнал «Huffpost» от 6.12.2017: Дональд Трамп ждет своего Джека Бердена, который сможет его оценить. Но Джек Берден не артикулировал сколько-нибудь внятно своего отношения к Вилли Старку, у него было просто ощущение, что вот этот человек вносит какую-то свежую струю в жизнь штата, а в перспективе и всей Америки и что из этого может выйти что-то интересное.

Дональд Трамп и Вилли Старк (Хью Лонг) близки психологически, но очень несхожи времена, в которые тому и другому довелось действовать.  В 1930-е Америка еще сохраняла ощущение поступательно-восходящего движения, а хозяйственная депрессия выглядела (и на деле оказалась) более-менее случайным и неглубоким срывом на этом пути. И Старк ставил себе узко-социальные, по сути, задачи: поддержать безработных, прижать богатых, навести порядок в дебрях бюрократии и т. д. А Трамп явился в эпоху глубокого разлома, постигнувшего Соединенные Штаты, — более глубокого, чем даже тот, что однажды привел к гражданской войне. Сложность задач, стоящих перед Трампом, и не снилась Вилли Старку.

Историк Уолтер Мосс пишет, что приход «этого хама», то есть Трампа, знаменует «отказ от истины, красоты и любви». Но перечисленные «ценности» в культуре мейнстрима так же «реальны», как нарисованный очаг в каморке папы Карло. Полвека назад взбунтовавшиеся кампусы, не ведая того, воспроизвели брошенное нашим «поэтом катастроф и конвульсий» (Чуковский о Маяковском): «Долой вашу любовь!», «Долой ваше искусство!», «Долой ваш строй!», «Долой вашу религию!», только на сей раз действие энергии отрицания оказалось сильно растянутым во времени. Оттого что они были постепенными, происходящие перемены не слишком резали глаз. Но те, кто помнят, какой была Америка полвека назад, оглядываясь вокруг, спрашивают себя сегодня: неужели это та же самая страна?

На память приходит античный парадокс: пока корабль Тезея стоял в афинской гавани, его столько раз переделывали и доделывали, что возник вопрос, по-прежнему ли это корабль Тезея или это уже совсем другой корабль?

Энергия отрицания охватила даже верхние в том или ином смысле слои общества, во всяком случае, большую их часть. Media заражены ею на 90 %, то же можно сказать об университетах: уход от традиционного «американизма» и тянущейся за ним европейской культурной традиции стал для них правилом. Сколь ни странным это может показаться на первый взгляд, но к «левому маршу» присоединилась значительная часть политических и промышленно-финансовых (в большей степени финансовых, чем промышленных) кругов: они готовы пожертвовать «американизмом» ради глобализма, потому что глобализм представляют как некую сцену, которая будет заполнена разноликой массовкой, но на которой останется место для премьера, в роли которого по-прежнему будут выступать США.

Впрочем, термин «левые», похоже, выходит из употребления. Как и термин «либералы». Их вытесняет всеохватывающий термин «прогрессисты». Он устраивает и радикальные организации типа Антифа, и финансово-промышленные круги. Хотя те и другие понимают прогрессизм неодинаково, объединяет их ненависть к Трампу. И еще критическое отношение к отцам-основателям республики, стоящим у истоков этого самого «американизма».

Прогрессистам противостоит глубинная Америка. Пишет бывший советник Трампа Майкл Энтон: «В современной Америке быть высокообразованным значит презирать основателей. Простые американцы, напротив, любят свою страну и свою историю. Чем дальше вы удаляетесь от синей (цвет прогрессистов — Ю. К.) метрополии, тем больше — попробуйте, это тонизирует! — вы видите американских флагов на каждом доме. Для этих людей Джордж Вашингтон все еще герой, Четвертое июля еще священно и Декларация прав по-прежнему одушевляет»^[2]. И крест на шпиле церкви или скромного молельного дома для большинства из этих людей еще кое-что значит.

Еще один бывший советник Трампа, Стивен Бэннон, в бытность свою в Белом доме прозванный «кардиналом Ришелье в штанах карго» (такие штаны раньше носили только «вахлаки»), назвал Америку «простых людей» еще здоровой, остальную — больной. А «кардиналом Ришелье» его прозвали, во-первых, потому что он католик и, во-вторых, потому что он, как считалось, «управлял» Трампом в период его предвыборной кампании и в первые месяцы его президентства. Будучи по своей основной профессии режиссером документальных фильмов, Бэннон стал наиболее радикальным идеологом красных (консерваторов), задавшим основные направления их внутренней и внешней политики.

Бэннон и Энтон были единственными интеллектуалами в команде Трампа: они не ужились в ней, вероятно, из-за радикальности своих взглядов (Бэннон был уволен еще в июле 2017 года, Энтон — в апреле 2018-го). Капитан корабля остался без штурманов, умеющих читать звездное небо, и полагается только на свою интуицию. Он мог бы сказать о себе словами героя своего любимого фильма «Гражданин Кейн» (1940): «Я делаю то, что приходит мне в голову». У Трампа есть «дар нечаянности», как его по-русски называют, который в иных случаях может подсказать правильные решения  (а может и не подсказать). Противники Трампа считают, что он лишь усугубляет хаос, царящий ныне в умах и не в последнюю очередь в правительственных учреждениях. Сторонники, не исключая уволенных интеллектуалов, считают, напротив, что в волнах хаоса Трамп — надежное плавсредство, за которое надо держаться и верить, что в конечном счете оно приведет к желанному берегу.

Качество, выгодно отличающее Трампа, по мнению Энтона, — воля. Консерваторы из лагеря республиканцев, пишет он, уже сколько лет тревожатся об упадке морали в обществе, о разрушении семьи, об «ужасающей системе образования», выталкивающей в мир молодежь, которая «ничего не знает», и т. д. И как будто пытаются бороться со всеми этими явлениями — через посредство различных фондов, фабрик мыслей и относительно немногих media, — но толку от этих вяловатых усилий очень немного. Между тем корабль несет на острые скалы и пришло время круто повернуть руль. Трамп это понимает; послание, которое он адресует соотечественникам, по словам Энтона, самое простое: «Я хочу жить. Я хочу, чтобы жила моя страна. Я хочу покончить с умопомешательством (insanity)» («The New Yorker» от 9.1.2017).

Как правило, окоем Энтона ограничен пространством его страны; в вопросах внешней политики он близок к изоляционизму. А Бэннона его католичество обязывает мыслить «в мировом масштабе»: он задался целью поработать на дело защиты всего евроамериканского, христианского по своим истокам, мира (включающего в его представлении и Россию) от двух поднимающихся миров — исламского и китайского. Минувшим летом он побывал в Европе, где инициировал движение, так им и названное — «Движение», призванное объединить все христианские и популистские силы континента. Его, «Движение» то есть, называют также «Анти-Сорос», так как цели, им поставленные, прямо противоположны тем, которые уже много лет преследует Фонд Сороса.

Но вернемся в Америку. Самая надежная часть электората Трампа — те, кого называют реднеками («вахлаки» в русском переводе «Всей королевской рати»). Эта кличка (от red neck, «загорелая шея») родилась на Юге, а потом широко распространилась и на Среднем Западе. Обычно так называют белых фермеров и сельскохозяйственных рабочих. Фигура, знакомая по кинематографу: действительно загорелый дядя, в синем комбинезоне на голое тело и соломенной шляпе, рядом с видавшим виды пикапом или оседланным конем (ковбои — тоже реднеки); любит фотографироваться с оружием (реднеки охотно идут служить в армию и в полицию). Психологически близких реднекам людей можно отыскать и в больших городах, и не только на Юге и Среднем Западе, но и на обоих побережьях, Восточном и Западном.

Знаковый 1968 год поменял отношение к «простому человеку» из сельскохозяйственной глубинки. По крайней мере в Голливуде. Вместо жизнерадостного селянина в таких фильмах, как «Оклахома», «Семь невест для семерых братьев» и им подобных, на экране возникают замкнутые, тупые мужланы, недружелюбно встречающие попавших в их места горожан и старающиеся всячески им напакостить; и заметьте: зрителю не забывают сообщить, что все эти личности «религиозны». Дальше — больше. Один за другим выходят фильмы (самый «яркий» пример — «Я плюю на ваши могилы», это цикл фильмов, объединенных одним названием) с таким примерно сюжетом: столичная «штучка» попадает в какую-нибудь глухомань, где его (а чаще ее) начинают преследовать местные реднеки и в конце концов убивают его (ее) таким изощренным способом, который как-то не вяжется с представлением об их предполагаемой тупости. Поистине дьявольская изобретательность такого уровня скорее могла уродиться в каменных джунглях больших городов, чем в лесах Виргинии или Монтаны; а еще более вероятно — в съемочных павильонах самого Голливуда.

Существует совсем другой взгляд на реднеков. По словам одного из авторов журнала «Psychology Today» от 13.9.2016, реднек — это «синоним независимости, скромности и любви к простым вещам в жизни». В том же Голливуде изредка выходят фильмы (когда находятся те, кто готов их финансировать), более или менее согласные с таким взглядом на реднеков. Последний из таких фильмов, который мне довелось посмотреть, — «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» Мартина Макдонаха (2017). От идиллии этот превосходный фильм очень далек. Жители Эббинга, маленького городка на Среднем Западе, грубоваты, в иных случаях жестоки, но это люди с сильными характерами, не сплющенными цивилизацией больших городов, а главное, сохранившие что-то от «золотого сердца», которым, как еще не в столь отдаленные времена считалось, должен был обладать каждый американец.  И у них еще есть вера или хотя бы полувера в Бога (иные молятся с оговоркой: «Если Ты существуешь»).

Здесь всегда плохо понимали утонченников в части взаимоотношений полов и совсем перестали понимать тех утонченников, которые превратились в извращенцев. А общепонятный роман о любви, всегда занимавший центральное место в евроамериканской культуре, исчезает из городской поп-культуры (см. «American Conservative» от 26.12.2018). В этой сфере, в большой или даже решающей мере ответственной за воспитание чувств, стрелка барометра приближается к отметке «Великая сушь». Провинция интуитивно сопротивляется такого рода эмоциональному «обезвоживанию».

Посетившие ту или иную глубинку находят, подобно Энтону, что там еще сохраняется «дух 1776 года» в его противостоянии «духу 1968-го». Как поет одна певица с Голубых гор (это восточная часть Аппалачей, родина кантри-мьюзик), имени которой я, к сожалению, не запомнил: «Я была страной, пока страна не стала неприветливой».

В том же номере «Psychology Today» можно найти критические по отношению к реднекам тексты. Один из авторов находит у них «когнитивную предвзятость»; и дальше пишет, что «они недостаточно умны, чтобы понять, что они глупы». Каждый человек поймет, насколько он был глуп, когда ступит, образно говоря, на другой берег Стикса. Что касается когнитивной предвзятости, то это совершенно естественная вещь: в том, каким человек видит окружающее, изначально заложена некая интуиция, по-своему формирующая все, что предстает его зрению.

«Простое послание» Трампа «о жизни», естественно, с пониманием встречается «простыми людьми» (даром что исходит оно от нью-йоркского миллиардера). Как и его реплика «Не люблю образованных».

Для нелюбви есть определенные основания. Более восьмидесяти лет назад знаменитый голландский историк Йохан Хейзинга писал, что всеобщее образование несет в себе черты вырождения и упадка. Из книги «В тени завтрашнего дня» (1935): «В старые времена крестьянин, шкипер или ремесленник находил в целостности своего знания духовную схему, которою он поверял жизнь и мироздание. Он сознавал свою некомпетентность и не брался судить о том, что выходит за черту его кругозора <...> Именно благодаря своей ограниченности он бывал мудрым»^[3]. Тогда как сегодня перед ним открывается горизонт, «слишком широкий для глаз, не вооруженных критической оптикой». За минувшие восемьдесят лет, с одной стороны, сильно понизился уровень образования (это касается и США, и Европы), а с другой, доступный человеческому взору горизонт еще больше расширился и продолжает расширяться, для чего потрудились и наука, и культура.

В этих обстоятельствах понятие «ограниченный ум» нуждается в переоценке, коль скоро он сохраняет в своих границах определенный порядок, архитектоническое членение и иерархическую субординацию.

В Библии употребляется такое понятие: «круг земли» (см. Ис. 40:22, 3 Езд. 5:24 и в других местах; в Прит. 8:27 говорится, что Господь провел «круговую черту по лицу бездны»). Не следует торопиться указывать на несовместимость этих понятий с физическими представлениями. Человечество заключено в «круге земли» психологически, а выход за его границы — дело отдельных смельчаков. Если за ними потянется остальное человечество, оно неизбежно провалится в тартарары, куда неизбежно увлечет за собою и самих смельчаков. Тем более что сами смельчаки все менее соответствуют сложности задач, которые перед ними поставлены.

В первую очередь это относится к университетам. За некоторым исключением они изменили своему традиционному назначению и стали проводниками идеологии неомарксизма-мультикультурализма. Это относится не только к гуманитариям, но отчасти и к естественникам. Крупный историк Виктор Хэнсон пишет в «National Review» от 15.11.18, что ошалевшее студенчество не сильно отличается от той одержимой бесами толпы, что заполняла Грэвскую площадь в Париже, когда там возвышалась гильотина; несогласных с «единственно правильной линией» в университетах не терпят. Между тем влияние университетов на американскую жизнь огромно: почти вся элита вышла из стен университетов и вынесла с собою духовную отраву, которою там напиталась. Набоков смотрел в будущее, когда окрестил воображенный им университет (в романе 1957 года «Пнин») Вандальским; настоящие вандалы поселились в университетах спустя десятилетие.

Вот еще светоч — Кремниевая долина, граничащий с фантастикой извод прогрессизма, признанный центр научных исследований в области электроники, биотехнологии и прочих передовых технологий. Если судить по фильмам, которые снимают о нем в расположенном в той же Калифорнии Голливуде, «гении», работающие здесь, имеют мало общего с типами исследователя и изобретателя былых времен, такими, скажем, как Эйнштейн или Эдисон. Они сочетают в себе два бросающихся в глаза качества: корыстолюбие (здесь, наверное, genius loci дает о себе знать: Калифорния в прошлом — очаг «золотой лихорадки») и инфантильность. Складывается впечатление, что пресловутая сингулярность — самодвижение технических систем к ими самими избранной цели — уже вошла в силу с некоторых пор. Известный социолог Юваль Харари, хорошо знакомый с Долиной, считает, что алгоритм уже сейчас управляет мыслями и чувствами (об управлении чувствами я слышу впервые) тех, кто его изобрел. Трамп, пишет Харари, не понимает, что такое Алгоритм, поэтому «он никогда не предупреждал избирателей, что следовало бы выстроить Стену, отделяющую остальную Америку от Калифорнии»^[4].

Кстати, такая Стена отгородила бы Америку также и от Голливуда, который в ряде фильмов по-своему уводит за пределы «круга земли», спускаясь в такие бездны, куда, как говорят, ангелы боятся ступать. Соседство с Кремниевой долиной будто подчеркивает их духовную близость. На нее намекает Стив Джобс как персонаж фильма «Пираты Кремниевой долины» (вполне апологетического к новаторам любого сорта): будущее, говорит он, принадлежит «безумному сочетанию искусства и науки». Имеется в виду:  т а к о г о  искусства и  т а к о й  науки.

Наступление прогрессизма сразу на нескольких фронтах вызывает ответную реакцию в мире реднеков; ее принято называть популизмом. Более сорока лет назад с оправданием популизма выступил крупный американский историк и социолог Дэниэл Бурстиан. Научно-техническая революция и экспансия media, писал Бурстин в книге «Исследовательский дух», до крайности осложнили мировосприятие американца, запутали его, сбили с толку. Они подорвали пространственно-временной остов традиционных представлений; чувство настоящего и отношение к прошлому и к будущему, отношение к «ближнему» и к «дальнему» — все перемешалось, все утратило подлинность. Примерно об этом же писал и Хейзинга. Интересна, однако, не столько критическая часть книги Бурстина, сколько прописанное им средство для выхода из положения. На нынешнем историческом этапе, говорит Бурстин, ведущей фигурой американской жизни должен стать не ученый, не политический деятель, не инженер и не художник — ею должен стать Профан, «не обремененный профессиональными знаниями, но полагающийся только на свой здравый смысл»; только такому человеку можно доверить кормило и бразды в деле национального строительства^[5].

Примерно таким человеком был Вилли Старк, который, по его словам, ориентировался на то, что «вытекает из природы вещей». Не таков ли и Трамп?

Здравый смысл — необходимый аргумент в борьбе с нездоровыми смыслами. Но на одном здравомыслии далеко не уедешь. В духовной композиции Америки мир реднеков — балласт, который, как в аэронавтике, регулирует и силу притяжения к земле, и силу отрыва от нее. Возвращение к традиционному «американизму», которое прокламирует команда Трампа, если оно вообще осуществимо, не может обойтись без возбуждения вопросов идеологии и, шире, духа. Отцы-основатели были выучениками английского и французского Просвещения и свое новорожденное государство строили так, как диктовал им Разум в его просветительском понимании. Но почему выстроенное ими здание, простояв столько лет, вдруг пошло трещинами?

В отличие от своих французских и отчасти английских учителей, отцы-основатели были религиозными людьми, хотя и с некоторым уклоном в масонство (уже в начале XIX века оно было практически изжито в ходе так называемого Второго великого пробуждения — религиозного, конечно); и они поддерживали культурные традиции, вынесенные с «матери-родины». Обмеление религиозности, произошедшее за последние десятилетия, привело к тому, что оголились, так сказать, правовые конструкции. Оставалась форма, из которой постепенно вытекало содержание. Это, между прочим, почувствовали культурные революционеры 68-го года: их ведь поначалу вел некий заблудший ангел, обещавший привести их в «царство любви», но его ошибкой воспользовались ангелы-губители, по воле которых они оказались во власти злых стихий.

Сами по себе правовые конструкции Америки совсем не плохи. Права человека, например, — это хорошо в идеале, но если человек глуп, или зол, или хотя бы слишком эгоистичен, благо ли, если он воспользуется своими правами? И не только для окружающих, но и для него самого? Или вот система сдержек и противовесов — полезная вещь, но она может помешать принятию каких-то судьбоносных решений, необходимость которых ясна для одной части государственных мужей, но отрицается другой их частью. Свобода слова — достижение, которым нельзя пренебречь, но когда одни и те же факты толкуются по-разному, иногда прямо противоположным образом, это, естественно, сбивает людей с толку.

«Народу нужны не факты, а чувства», говорил Вилли Старк. Основное чувство, в котором нуждается народ, — видеть, ощущать себя на стороне добра; закон же далеко не всегда позволяет сделать правильный выбор. Американцы «уважают» закон, иногда кажется, что даже чрезмерно; во всяком случае, размах сутяжничества у них такой, какого, наверное, нет нигде больше. Но в сфере воображения, в чем нас убеждает кинематограф, картина совсем другая: субъективно прочувствованная правота выступает против права и одерживает над ним верх. Какой-нибудь «грязный Гарри» (герой одноименного фильма Клинта Иствуда, кстати, тоже одного из любимых Трампом фильмов) вершит суд и расправу по своему усмотрению, не считаясь с блюстителями порядка.  И такие «грязные Гарри» на экране отнюдь не редкие гости. А между экраном и жизнью нет непереходимой границы: иные герои экрана, из жизни выхваченные и «доведенные до кондиции», перешагивают обратно в жизнь.

 

 

О «христианской Реконкисте»

 

В Америке, выстроенной отцами-основателями, христианство, главным образом в его кальвинистской разновидности, сообщало жизни высшие смыслы и в строй чувств вносило определенный лад. Трамп выступил в защиту христианства, поэтому большинство христиан, независимо от их деноминаций, поддержало его. Прогрессисты с радостью указали, что по своим личным качествам Трамп далеко не соответствует представлениям о добропорядочном христианине. Но грехи Трампа — общие для большей части правящей элиты и происхождением своим обязаны как раз влиянию прогрессизма, «духа 1968 года», от «духа 1776-го» предельно далекого. Если бы тем, в мундирах Континентальной армии (революционная армия 1776-го и последующих годов), показали, допустим, фильм Уоррена Битти «Булворт» о жизни нынешних политических «верхов» (это, правда, пародия, но не очень далекая от реальности), они, наверное, побросали бы ружья и вернулись под скипетр английского короля.

Трамп сам признал за собой некоторые грехи, но отказался в них каяться, мотивируя это тем, что безгрешных людей не бывает. Как говорил его «предшественник» Вилли Старк, «всегда что-то есть». Но и таким верующие приняли Трампа. Как пишет католический публицист Уильям Смит, «нынешняя революция возглавлена горгульей, обещающей защитить наш храм»^[6]. Горгулья, напомню, из тех уродливых фигур, что свисают, например, со стен собора Парижской Богоматери; в некоторых толкованиях это «прирученный» демон, препятствующий проникновению в храм истых сил преисподней.

Трамп — флагман, за которым клином выстроились доминионисты — воинствующая часть христиан, объединившая протестантов и католиков под знаменем Михаила Архангела^[7]. В Белом доме их возглавил вице-президент Майкл Пенс. Пока он остается в тени Трампа; вообще-то вице-президент, как несменяемая фигура, может позволить себе высказывать мнения, расходящиеся с мнениями президента, но за Пенсом этого не замечено: он всегда и во всем поддерживает своего шефа и поэтому «малозаметен». И многие из тех, кто яростно выступал и продолжает выступать за импичмент президента, не слишком задумываются, кто в этом случае придет на его место. А те, кто задумался, пришли к выводу, что это будет человек, «еще страшнее Трампа». Пенс, кстати, может занять место Трампа не только в случае его импичмента, но и после того, как он отслужит на президентском посту свой срок или два срока.

Щедринский Угрюм-Бурчеев, которого обыватели называли «сатаною», таких пугал: «Идет некто за мной, который будет еще ужаснее меня». Трамп, которого противники тоже называют сатаною, мог бы повторить эти слова, имея в виду Пенса.

Лично вице-президент — добропорядочный христианин, о котором никто из знавших его худого слова не сказал. Один журналист, написавший о нем книгу, пытался «нарыть» что-то его компрометирующее, но ничего не нашел. И если «New York Times» от 28.7.2018 называет его «самым отталкивающим деятелем Америки», то это потому, что Пенс, как и все доминионисты, является поборником теократии. По нынешним временам — «слово дико», но доминионисты верят, что это вполне достижимая цель^[8]. «В Америке, — говорит Пенс, — религия не сдает своих позиций. Напротив, с каждым днем она обретает новую жизнь» («Politifact» от 16.5.2018). Так ли это? И не остались ли только на портретах (как в доме, где вырос Вилли Старк) «люди с прямой спиной и твердым взглядом», пуритане старой закалки?

Знакомящимся с Америкой, непосредственно или через различные media, бросается в глаза как раз антихристианская волна, которая год от году подымается все выше. Ее гонят все те же три силы: media, университеты и Голливуд. В массе населения картина иная. По данным опросов, две трети американцев считают себя христианами, из них половина, то есть треть всего населения, посещает церковь раз в неделю или чаще. По нынешним временам это очень высокий процент. Но те, кого называют «христианами по воскресеньям», в остальное время погружены в атмосферу, создаваемую теми же media и тем же Голливудом. Лишь треть от этой трети, то есть примерно одну десятую от всего населения, социологи называют «резко выраженными христианами». Это как в Испании, захваченной в VIII веке инаковерующими, тонкая полоса горной Астурии на севере. Достаточная ли это база для «христианской Реконкисты»?

Видный консервативный деятель Род Дреер (кстати говоря, перешедший из католичества в православие) считает, что недостаточная. В своей книге «Выбор Бенедикта» («The Benedict Option»), вышедшей в 2017-м, он призвал христиан Америки, следуя примеру жившего в VIII веке св. Бенедикта (св. Венедикт в православии), «уходить в горы», если не в буквальном смысле, то в фигуральном. Это значит — обособиться в своих общинах, создавать свои правила жизни, свои школы, культурные учреждения и т. п. Мало-помалу «заражая» своим примером остальную Америку.

Историк Дэвид Хэнсон тоже скептически отнесся к идее скорой «Реконкисты». По его словам, «глубинные силы культуры, что отстраняли Запад от Бога в продолжение столетий, не могут быть остановлены или обращены вспять, как следствие одной избирательной кампании или даже череды избирательных кампаний» («The American Conservative» от 10.10.2018). Это основательный аргумент: действительно, найти точку, где совершился «поворот не туда», и выйти на верную дорогу — дело долгих лет.

Но есть и контраргумент: если настоящая гражданская война перейдет в «горячую» фазу и верх одержит сторона Трампа, доминионисты получат возможность форсировать намеченную ими «христианскую Реконкисту»; или во всяком случае, дать ей решительный толчок.

 

 

Ждать бури?

 

Есть у св. Бенедикта заповедь, для Америки какова она есть сегодня, несвоевременная: «До захода солнца мириться с теми, с кем разделила нас распря». Много сменится заходов и восходов, прежде чем станет возможным в этих краях хотя бы относительное умиротворение. Пока что накал взаимной ненависти между синими и красными только нарастает. И крепчают выражения, которыми стороны забрасывают друг друга. И переходит взаимное облаивание в небезболезненное кусательство.

Слово «фашисты» консерваторы и прогрессисты, как мяч, отбиваемый ракетками, перебрасывают друг другу. Прогрессистов обвиняют в том, что они выступают за избыточно сильное, «тираническое» государство, к тому же ветвящимися корнями уходящее под землю и там уже недоступное взору («глубинное государство»). С фашизмом такое государство отождествлять нельзя, но с традициями, заложенными отцами-основателями, такое сооружение, действительно, не в ладу. А вот поведение активистов этого лагеря в общественных местах, не просто оскорбляющих, но и физически нападающих на своих противников, напоминают о худших временах в истории Германии и Италии. Особенно это относится к группам Антифа, обратно своему названию как раз воспроизводящим действия известных штурмовиков.

В свою очередь прогрессисты обвиняют Трампа в диктаторских замашках, а также в антиинтеллектуализме и в потакании «вахлакам». Опять-таки ни то, ни другое не может служить признаком именно фашизма. Хотя Трамп мог бы сказать, как Вилли Старк, что он ориентируется «на природу вещей», тем не менее он ни разу не выходил из рамок закона; однажды, правда, он обмолвился, что Америке сослужила бы пользу диктатура «в китайском стиле», но временная («одномандатная») и принятая с одобрения Конгресса. В принципе Трамп разделяет традиционное для консерваторов убеждение, что центр должен делегировать штатам как можно больше властных функций; с диктаторскими поползновениями это плохо вяжется, зато Конституции США вполне соответствует.

Что касается антиинтеллектуализма, то и противная Трампу сторона не может похвалиться особями, чьи мысли, по старому выражению, не ходили бы, а летали; самую же активную ее часть именуют оксюмороном, который в иные времена остался бы непонятым, — «университетская чернь». Это она поставляет кадры для Антифа, устраивает крикливые флешмобы, порою переходящие в драки; случается, что избиению подвергаются собственные профессора. Media (90 %) горою за нее стоят, обрушиваясь на Трампа и его сторонников с изощренной бранью и недвусмысленными угрозами.

Сторонники Трампа отвечают им тем же. Многие из них организовались в общество, названное ими QAnon — намек на существование загадочного Q (персонаж бондианы, засекреченный сотрудник разведывательной службы Ми-6), будто бы способного в нужный момент мобилизовать силы армии и военной разведки для «нейтрализации» «врагов народа». Другое название общества — Storm (буря); это отсылка к сказанному однажды Трампом: «Сейчас — затишье перед бурей». Пока еще только «ветер тучи собирает», QAnon ведет пропагандистскую войну с противниками Трампа (у тех оружием служат media, у этих — социальные сети), не брезгуя использовать их же приемы: клевета, оговоры, фейковые новости. А как говорит Базиль в комедии Бомарше (оперный дон Базилио), клевета, вначале схожая с «ласточкой перед грозой», нарастая, превращается «во всеобщий крик всего общества», «в дружный хор ненависти и хулы». Это то, что происходит ныне в Америке.

Хотя сторонники Трампа и лично Трамп, как правило, ведут себя все-таки сдержаннее, чем их противники, не могущие смириться с потерей власти. Когда, например, Роберт Де Ниро «обложил» президента, что называется, по полной, тот ответил не лишенной изящества репликой, что, вероятно, Де Ниро во время съемок пропустил слишком много ударов в голову.

Добром это кончиться не может. У многих полемистов руки уже тянутся к оружию. Блогер антитрамповского лагеря, выступающий под псевдонимом «Стрельников» (персонаж американской киноверсии «Доктора Живаго»), каждое свое выступление заканчивает словами «Встретимся на баррикадах!» На вопрос, ожидает ли страну в ближайшие два-четыре года новая гражданская война, треть американцев отвечает утвердительно, еще треть верит, что этого удастся избежать, и еще треть не имеет на сей счет определенного мнения. Историки с содроганием вспоминают ужасы Французской и Русской революций, да и собственную эпопею 1861 — 1865 годов, стоившую большой крови; иные из них спрашивают себя: где будет новый форт Самтер (со штурма форта Самтер южанами началась гражданская война).

Демократы еще надеялись одержать верх на «промежуточных» выборах в декабре 2018 года. Но Трамп укрепил свои позиции в Сенате и в губернаторском корпусе, хотя в то же время потерял Палату представителей. Наблюдатели считают, что если бы синие не выиграли Палату представителей, что дало им возможность продолжить и даже усилить борьбу с Трампом на парламентском уровне, они перешли бы к активным внепарламентским действиям. А так «форт Самтер» маячит еще где-то впереди.

Должно быть, тяжелое это окажется зрелище, если и впрямь разразится гражданская война. Та, на которой погиб Касс Мастерн (напомню, это предок Джека Бердена), еще сохраняла многие элементы рыцарского кодекса минувших времен. А нынешние американцы — люди с отравленным воображением: слишком много повидали они на своих экранах злого, ужасного, отвратительного. Воображение в большой степени определяет человеческое поведение: образы, осевшие в подсознании, могут оказаться сильнее сознательно поставленных целей и рационально принятых правил поведения. В «Докторе Живаго» Пастернак писал, что в революцию людям стали сниться доисторические сны; и многие из них наяву ощущали себя пещерными людьми. Нынешние «сны» фабричного производства таковы, что своей изощренной дикостью могли бы, наверное, поразить и пещерных людей.

Кто бы ни победил в этом столкновении, результат его отзовется многократным эхо по всему миру. Если верх возьмут красные, это будет означать, что Запад совершает радикальный поворот «направо кругом». Что может оказаться спасительным для всей европейской цивилизации, которой сейчас грозит уничтожением радикальный ислам. О. Павел Флоренский писал, что слово «Назад!» может так же волновать и одушевлять, как и слово «Вперед!», в его время вызывавшее у большинства «приятное волнение»^[9].

Особенно, добавлю, когда призыв «Вперед!» на деле означает «Вперед и вниз!»

Конечно, разумный «поворот назад» означал бы не отвержение скопом всего наследия прогрессизма (это и невозможно), но радикальное его переосмысление.