В пространстве комнат

*  *  *

Скажи, что делать с беспутной памятью:
былья не держит, а небыль помнит?
Теперь и нищих-то нет на паперти,
и воздух скуден в пространстве комнат.

«Уйди, уйди!..» И руки моющий
всё ждет от каждой пены спасенья,
когда оно от Божией помощи,
а сам давно не просил прощенья.

Давно виновен весь круг служивый,
бежит бегом от любой расплаты,
и все бормочут: «А мы-то живы…»
Взгляни за окна — одни пилаты...

И руки трёшь, и как будто держишься,
а шар раскачивает, как шлюпку.
Всё ждёшь, всё ищешь всё ту же девушку,
зовёшь и кличешь её, голубку…

*  *  *

Русалки — те, кто утонули
в притоках памяти моей
и ждут в подводном карауле,
когда появится злодей.

А он, забыв свое злодейство,
ни в чём не каясь, не казнясь,
в надводное подался действо,
как тенор оперный и князь…

Они спасались и спасали,
проникшись нежностью ко мне,
и, опустив свои вуали,
предались долгой тишине…

Балет, балет, полетный воздух,
изнанка потного труда;
недаром ты мечтал о звёздах,
не зря допущен был сюда.

Мое влеченье и мученье…
Мое броженье по следам.
…Он успокоил: «Мне отмщенье».
Он обещал: «И аз воздам»…

*  *  *

Есть театральный рай и театральный ад,
воочью вижу их, лишь обернусь назад.
Величье замысла, бессмыслицы безличье
маячат за спиной, тревожа чувство птичье,
привязанность к гнезду, заботы о птенцах,
стремящихся в полет, одолевая страх
и бешеный соблазн в предчувствии полета...
Театр — адский рай, обрядовая квота,
иль райский ад в дни Страшного Суда.
И двадцать первый век весь мир согнал сюда.
Удары молотка по головам подсудным
мне кажутся трудом решительно нетрудным.
Все судьи в мантиях, свисают рукава,
коллегия бестрепетно права.
Нет света, нет кулис, нет маршей и парада,
не вверх, а вниз и вниз… Не суд — исчадье ада!..
О, Боже, дай вздохнуть!.. Дай легким кровоток!..
Иначе я ничто, ни музыки, ни строк…

*  *  *
В. К.

Высокие сосны на синем.
Зеленые кедры меж них.
В любви к деревам не остынем,
доколе пребудем в живых...

Протяжное слово — «пребудем».
Старинное слово «доколь»…
Природа даруется людям
на то, чтоб отринули боль.

Суровый изменится облик,
развеется пасмурь забот,
пребелый медлительный облак
над зеленью в синем плывет…

Пожизненно — в пушкинской воле,
которой немыслим итог,
доколе пребудем, дотоле
поддержим державинский слог...

*  *  *

Дабы без всяких провожатых
догнать и рассмотреть в упор,
всех пушкинистов, вместе взятых,
нам не хватает до сих пор.

Нельзя сравниться, можно только
сверяться с ним, смотря вперед.
Он и поскольку, и постольку
сам — царь, дворянство и народ.

Непостижимый, как мессия,
греховный, бешеный, любой,
он — Пушкин, стало быть — Россия,
со стоном, песнями, божбой…

*  *  *

Беспомощен дом без хозяина.
Зачем выбирались все вещи?..
Для Авеля или для Каина?..
И где этот выборщик вещий?..

Молчат гардеробы и комнаты,
на окнах две сонные мухи,
костюмы на плечики подняты,
и… Ни следаков, ни мокрухи…

Листай его книги и записи,
ищи его след непременный,
найди и пускайся с ним взапуски,
он — здесь и уже — во Вселенной...

 

Два стихотворения

I

Череда безлюдных городов
шла по устрашенному экрану.
Мир испуган был и не готов
получить неслыханную рану.

Шел апрель, четвертое число.
Ждало премененья ремесло,
но ему противилось искусство,
скорченное койками Прокруста…

II

Прими с полунамёка опыт Рима.
Везувию примолкшему внемли.
И смена вех ни с чем несовместима,
и ощущенье гибнущей земли.

Весь космос ждет провала в черных дырах,
хоть впереди тайник бесследных лет.
Спасенье же, как прежде, не в кумирах,
а во Христе. Он сам — и смысл, и свет…

 

*  *  *

…Поздравленья с праздником, обмены
добрыми словами тех, кто жив,
в ожиданье общей перемены;
звуковой, намеренный курсив.

Тон — отмена бытового тона,
тоньше смыслы, сочетанья слов
необычней и зовут влюбленно,
и к свиданью названный готов.

Это — рифма, найденная встреча,
заменяющая и конверт,
и открытку с маркой; издалеча
голос чуть обманчив, но усерд…

В дни запретов, прятаний, кошмаров,
посреди мучительной весны,
между трепачей и канцеляров
люди людям всё-таки верны…

*  *  *

Молитесь на ночь, чтобы вам
Вдруг не проснуться знаменитым.

                        Анна Ахматова

В спасительной полутени
летят безудержные дни —
полуизвестность, полуслава.
И денег настоящих нет,
чтобы ищейки брали след,
да операция кровава…

В своей избёнке затворись,
к своей бабёнке прислонись,
есть лавка, стол, и есть корыто…
Хоть ни собаки, ни кота
учёного, но — красота:
всё жив, и небо всё открыто!..