Вечные винтажные истины

Тимур Кибиров. Генерал и его семья. Исторический роман. М., «Individuum»,  2020, 624 стр.

Действие своего романа^[1] Тимур Кибиров ограничивает четко заданными вехами: «где-то между празднованиями столетнего юбилея Владимира Ильича Ленина и шестидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции». Такие единицы измерения в первых строках книги заданы, полагаю, не случайно. 1977 год — самый «застой», апофеоз «застоя», дальше — война в Афгане, Олимпиада-80, хоровод вождей... Или, говоря словами другого уже автора, «это было навсегда, пока не кончилось»^[2].

Сам автор (а в романе «автор» — одно из непосредственно действующих лиц) говорит об этом времени прямо и однозначно: «Советский Союз почитаю я не просто Империей зла, а самым настоящим Царством Сатаны, чертовыми куличками и мерзостью пред лицом Господа». Но так ли все определенно, окончательно и бесповоротно; мы-то знаем, что «автор», выступающий в тексте от имени автора, — и лицо, и личина. По крайней мере тот же человек, что написал «Генерала…», написал и хрестоматийную уже поэму «Сквозь прощальные слезы»^[3]. Вероятно, дело все-таки в том, что есть история «большая» и множество «историй» частных, автономных, а частная история часто находит в себе силы большой истории противоречить. В этом смысле роман не столько «исторический», сколько — если браться за окказионализмы — «многоисторийный».

При всей сложности и, скажем так, плюрализме жанрового определения этой книги, «Генерал и его семья» «внешне» относится к разряду семейной хроники (в той же неоднозначной мере, что, например, «Ада» любимого Кибировым Набокова). История семьи здесь осложнена гигантским количеством внешних обстоятельств, авторских отступлений, вкраплений чужеродного — на первый взгляд — материала.

Итак, в начале 70-х годов в далекий северный гарнизон к генералу Василию Ивановичу со смешной фамилии Бочажок, неказистому с виду («…внешний вид, несмотря на всю выслугу лет, самый что ни на есть геройский, можно сказать, молодцеватый или даже молодецкий. <…> Росточком вот только не вышел. Деликатно говоря — ниже среднего. Зато плечи — косая сажень и грудь, натурально, колесом!»), простоватому, но страстному поклоннику классической музыки (намеренный парадокс) и вообще доброму малому, прилетает из Москвы дочь, беременная от некоего деятеля контркультуры К. К. Чьи стихи, обширно, целыми страницами цитирующиеся в романе, в нашей реальности публиковались под именем самого Тимура Кибирова. (Да и К. К. — это его псевдоним, Кирилл Кибиров, под которым автор фигурировал в самиздате конца 70-х, в чем сегодня не без удовольствия признается.) После серии бытовых приключений генеральская дочь выходит замуж за незадачливого солдатика Леву (к ужасу отца) и намеревается отбыть вместе с ним в Израиль… Что, конечно, для советского генерала куда хуже, чем незапланированная беременность. Встает вопрос: давать согласие на выезд? Жертвовать благополучием и карьерой, всем, чего достиг, живя нелегко и — это очень важно — честно? Или, пользуясь своими почти неограниченными служебными полномочиями, запихнуть этого Леву куда подальше, к белым медведям? А там мало ли что…
Тут в скобках заметим, что автор щедро наделяет своими биографическими подробностями самых разных героев романа — не только поэт К. К., но и Аничкин жених Лева, вчерашний студент, загремевший на армейскую службу, — вспомним, что в военном городке на Крайнем Севере (таком же, как в романе) разворачивается действие автобиографической кибировской поэмы «Сортиры». Жена генерала, Травиата Захаровна, уроженка Осетии, прямо списана с матери автора (по его собственному признанию)… А вот с отцом-генералом — сложнее. Он скорее символическая фигура, с помощью которой демонстрируются важные, как представляется, для понимания основной романной идеи смыслы. Сирота, пострадал от большевиков во время коллективизации, не был на войне (ранен по дороге на фронт). Служил тем же большевикам, честно, искренне, но в мирное время. То есть — не убивал!

В этой печальной, безвыходной, в общем, ситуации генералу противостоят, пожалуй, все. И младший генеральский сын Степка, пытающийся играть на гитаре в самопальной рок-группе, поклонник «жуков» и «волосатиков», как их презрительно именует Василий Иванович. И генеральская дочь, как это часто бывает (да почти всегда) с девочками из хорошей семьи, студентка филфака, диссидентка и контркультурщица, поклонница Анны Ахматовой — к явному неодобрению папы-генерала. И не любил папа-генерал Ахматову, в общем, как выяснилось за дело («Пушкин, наверно, виноват. Может быть, и Пушкин, а уж Ахматова — вне всякого сомнения! Тут я вынужден согласиться — без нее не обошлось. О Муза плача! Пора уже, видимо, объяснить ту роковую роль, которую эта прекраснейшая из муз играла, и то большое значение, которое это шальное исчадие ночи белой имело, к ужасу и гневу генерала, в судьбе семьи Бочажков»). Ситуация, собственно говоря, типичная. Нетипично ее разрешение.

Дело в том, что генерал со смешной фамилией Бочажок по-настоящему любит свою дочь.

Написана книга, что называется, с удалью, с фирменным кибировским темпераментом, столь редким в наше прохладное время. С точки зрения стилевой — великое смешение: тут и советский официоз, и лирическая проза чистой воды, и армейский фольклор (без вкраплений хлестких матерков не обошлось). Ну и огромное количество цитат, подлинных и вымышленных. Вот, например, что говорится о генерале Бочажке, «в оправдание» его пристрастия к классической музыке: «А в остальном вроде генерал как генерал. В конце концов, сам нарком Луначарский в трудный час, в суровой мгле, на заре советской власти сказал: „Я знаю многих людей, до умопомрачения любящих ‘Аиду‘ и при этом принадлежащих нашей партии”. Да наш он был человек, наш!  И стопроцентный русский, без всякой прожиди. И вообще-то, конечно, солдафон и мужлан». Кто это говорит? Здесь настоящий калейдоскоп не точек зрения, но высказывающихся субъектов. В данном случае «говорит» не человек, но воплощенный в реплике армейский порядок, которому, как и другим «бесам», автор честно дает слово, хотя и не скрывает к ним отношения.

А еще здесь — введение в ткань повествования (десятками страниц!) архивных материалов, исторических и личных. Комическая проза, то и дело  (и снова на многие страницы) сменяющаяся стихами. Нарушенное (измененное) время. Наконец, сам автор, тот его аватар, то и дело появляющийся среди своих персонажей, беседующий с ними, вступающий в перебранки и горячо комментирующий их действия. Здесь все полифонично, все имеет двойные смыслы, двойное дно — даже название пародийно отсылает к известному роману Георгия Владимова.

Стихи Кибирова-К.К. — это, что называется, отдельная радость для поклонников поэта, который в последнее время пишет совсем немного. Некоторые из них были опубликованы в 80-х (что-то вошло в первую изданную им книгу, вернее, сборник с несколькими другими авторами совсем иного уровня и направления), а что-то — публикуется впервые. (Надеюсь, это не авторская мистификация и поэт не написал что-то сегодня «под себя» тогдашнего — что было бы, впрочем, вполне в духе этой книги.) Ну вот, например:

Те слова, что являлись блаженством для уха, — мученье для глаз.
Теплый шепот постельный и сладостный стон твой,
детсадовский смех твой
Почта не принимает, бумага не терпит. И точность отточенных ляс
Безуспешна, ведь, сколь ни глазей на Медину и Мекку

На открытках цветных, но хаджою не станешь…

Красота! Но в мире романа — это искушение. Причем, увы, удавшееся. Дана такая картинка: непросвещенный в делах современной поэзии генерал читает (на протяжении многих страниц) стихи дочкиного обидчика и довольно комично для читателя удивляется — что это вообще за такое!

Дальше следует разговор совершенно комического толка, причем автор, похоже, искренне веселится:

— Что за херомантия, в конце-то концов?! — наконец сформулировал Василий Иванович.
— Ну что уж сразу херомантия? Стихотворение вполне симпатичное, хотя и…
— Да плевать мне на ваши стихотворения проклятые!.. Парадоксель!.. Стихотворения! Мне бы только узнать, кто он, этот гаденыш!
— Да ничего вы тут не узнаете! Ну вот разве что Бродскому автор, кажется, подражает и не очень ловко!
— А вот мы посмотрим!.. Бродскому… Уродскому! Такой же, небось, тунеядец!
— Ну вряд ли такой же! Бродский все-таки великий поэт. В свое время Нобелевскую премию получит, между прочим!

Впору посмеяться над солдафоном — но ему тут же приходит на помощь автор-рассказчик, язвительно комментирующий творения К. К. (тот так и не явится перед нами): «На месте генерала я бы не преминул съязвить, что злобности-то автор, видать, обучился, а вот стихосложению что-то не очень, на троечку с минусом».

Простодушный, честный генерал выглядит симпатичнее и привлекательнее, чем «демон контркультуры»!

На таких противопоставлениях строится вся книга. Начиная с названия. У Владимова «Генерал и его армия» — «большая история», у Кибирова «Генерал и его семья» — история своя, «маленькая»... Но она, пожалуй, не менее значима, не менее важна.

Собственно то, что «большая история» и «история малая», личная существуют на равных правах, подчеркивается еще одним приемом.

В книгу включены десятки страниц материалов (уже много раз опубликованных) о зверствах большевиков во время Гражданской войны, а также известнейшее письмо Шолохова Сталину относительно насильственной коллективизации (здесь не важны территориальные и прочие привязки, выбраны красноречивые мемуарные свидетельства). И вместе с тем — дневники отца Тимура Кибирова, офицера, полковника. Простодушные, иногда забавные. Он ведь тоже служил большевикам, он тоже мог бы принять участие в репрессиях. Но, как говорится, Бог миловал. Как и генерала Бочажка.

Заглавный герой — персонаж и комический, и очень симпатичный.  Вроде, как замечает, представляя героя, сам автор, мистера Пиквика. Даже фамилия его совсем не «генеральская», и представить его в роли «отца солдатам» довольно сложно (хотя солдаты его вроде бы любят, насмехаются немного, но любят). Не то что в роли отца своей дочери. Вот длиннющее предложение (один из авторских приемов — усложнение синтаксиса, построение «длинных планов», как будто камера следит за героем, не отрываясь): «Выскакивает полураздетый генерал, кричит: „Что?! Что, Анечка?! Уже?! Что уже?! Не бойся, не бойся!! Все в порядке!! Девочка моя!! Больно?! Я сейчас!!”, бросается к телефону, поднимает несчастного Григорова, гонит Степку за Корниенко, зачем-то просит заспанного соседа, да не просит — требует, чтобы тот ехал с ними, бегает вокруг Анечки, как заполошная курица, орет на Степку, на Григорова, явно сходит с ума и трусит гораздо больше самой первородящей, всю дорогу до города сидит, развернувшись к Анечке и держа ее за руку, всю ночь изводит медицинский персонал роддома, выкуривает полторы пачки, пытается вспомнить „Отче наш”, пока наконец под утро Анечка не рожает ему внука, который, хотя и недоношенный на полмесяца, но и по весу — 3 кг 240 грамм, и по росту — 45 см — вполне нормальный, здоровый и покамест очень спокойный».

Так эффектно кончается первая книга романа.

Да, генерал — слуга тех самых кровавых безбожных коммунистов — вызывает у нас симпатию. Автор как будто отделяет своих героев от времени, доставшегося им, как и в своей давней поэме «Сквозь прощальные слезы», которая заканчивается знаменитой строкой «Господь, прости Советскому Союзу».

Они, жители той страны, не виноваты. Вернее, так: не виноваты те из них, кто старался жить честно. Хотя все равно у них это не получалось, но… «Выходит, мои любимые герои жили по лжи? Ну конечно, жили, жили не тужили, даже и добра потихонечку наживали. Но, Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ведь не они же всю эту ложь наврали, они-то ведь думали, что это правда, самая правденская правда, как говорил закладчик у Достоевского». Выход и простой, и крайне сложный: нужно быть просто порядочным человеком в непорядочные времена. Каким оказался генерал Бочажок, который пожертвовал своей карьерой, чтобы обеспечить счастье дочери.

Силу этой любви, степень этой жертвенности мы, люди другого уже времени, не можем оценить.
Или можем?