Майские иды

 

*  *  *

 

Всё и так хорошо, пусть леса безнадёжно бесплодны,

В сапропель зарывается рыба, безлюдны пруды;

От поверхности вод поднимается воздух холодный,

И в низинах на утро озябшие травы седы.

Обниму эту местность, тропою знакомой застыну,

Постою, на родные осины глаза продеру:

Беспощадные с севера волны штурмуют плотину,

Золотушные листья берёзы дрожат на ветру.

Всё и так хорошо — ни халвы не хочу, ни халявы,

Средь рябин, как средь красных княжон, хорошо и свежо…

Всё и так хорошо — ни богатства не надо, ни славы:

Мне и так хорошо, мне и так хорошо,

Всё и так хорошо.

Только быть бы хоть горскою праха земле сопричастным,

Горькой участи русской, последним её рубежом.

Хоть ненастно, и жизнь промелькнула почти что напрасно —

Всё равно хорошо, всё равно хорошо,

Всё равно хорошо.

 

 

Хотимль

 

                                 Леониду Скворцову

 

И я очнулся: звёзды, а за мною —

Земной погост.

Река внизу, трава под головою,

Как много звёзд.

Как быстро с кукованием кукушки

Ушло свеченье дня,

И елей обступающих макушки

Черны, как западня.

Я в ней на склоне берега простёртый,

Распластанный как дым,

Забылся, потрясённый среди мёртвых,

Единственным живым.

Среди могил безглавый храм Успенья

Был полон голосов,

Шли тропами на всенощное бденье

Виденья мертвецов.

Таясь, невольной сходки их свидетель,

Молитву сотворя,

Я слушал ветра свист, скрип ржавых петель…

Рассвет, заря.

Ты отошёл в траву, вплетавший волос,

Мой смертный час,

Но всё ещё звучит подспудный голос —

Ты будешь наш.

Я буду ваш, но мне ещё не время,

Я не готов:

Ещё меня томит зароком бремя

Невоплощённых слов.

Но если б знать не то, где завтра лягу,

Что мой удел

Не пепел, а слезы впитавший влагу

Земли надел, —

Лежать бы здесь и видеть в отдаленье,

Забыв стихи,

Как из воды всплывает отраженье

Кривой ольхи.

 

 

Стихи по случаю поимки мной рака

и водворения в родные воды оного

 

Лучший закройщик данного водоёма —

Рак речной, или рак-отшельник,

С первой звездой на небе выходит из дома,

Местности этой абориген и насельник.

 

Рак насельник кивкам отвечает дафний,

Обшитых им лично, машет клешнёю.

И чем ближе рассвет, тем тишина всё явней,

Пока рак не свистнет где-то там за горою.

 

Это значит — бессмысленно ждать поклёвки,

Ни плотвы, ни подлещика, ни уклейки,

Над водой последние пролетают совки,

Забирается сон в рукава телогрейки.

 

И застыл на воде поплавок, как мина,

Перед тем как рвануть в устрашающем онеменье.

Ванилина запах, на леске — тина,

Но постой, клюёт, в этом нет сомненья.

 

Я поймал тебя осенью в день ненастный,

На безрыбье рак, как говорится, рыба.

Господи, до чего же ты был прекрасный,

Значит всё не зря, за терпенье моё — спасибо.

 

Человек примитивен, а ты, ты сложно устроен:

Антеннулы, перископы глаз и, поди ты,

Даже ножки дышат твои — эпиподиты,

Сам же ты весь в хитиновый панцирь встроен.

 

Вот бы мы дышали, как ты, ногами,

Не случалось бы у бедных нас тромбофлебита,

Только мы всё больше носами, ртами…

А защита? Какая у нас защита?

 

Дай-ка я тебя рассмотрю поближе.

Как же ты, дружок, с клешнёю одною?

Это sapiens, бренностью своею обижен,

А твоя клешня отрастёт зимою.

 

И невольно ты напоминаешь трансформер,

У тебя в башке встроен 3D-принтер,

Фрагмент твой каждый без ущерба съёмен,

Рак-отшельник, вообще ты интер-

 

национален. Не любитель пива

С раками, сам я рак, не скрою.

Ход назад, за тобою тянется ретроспектива,

Я спокоен, значит будущее за тобою.

 

Прощай, крои сарафанчики из лепесточков

Кувшинок, платьица из крылышек стрекозиных,

Как невесомы, прозрачны твои сорочки,

Как элегантны накидки из пёрышек лебединых.

 

 

Петергоф

 

И так, подчинив своей цели природу,

Задуман правителем парк регулярный:

В каналы направить каскадами воду,

Сады разделить близлежащий и дальний.

 

Чтоб прямо с залива вплывало бы судно

К дворцу, и чтоб вид поражал бы обзорный —

Чтоб сделать по воле своей абсолютной —

На шведской земле уголок рукотворный.

 

Чтоб вышли на волю дворцовые залы,

А в клумбы вплетались узоры барокко,

В саду регулярном календул овалы,

Петуний зигзаг огибал ненароком.

 

В шпалеры работать ушли кабинеты,

Стыдливо закатом румянились дали:

А дамы, присев, орошали боскеты,

Постриженный буксус, совсем как в Версале.

 

В тенистых аллеях таились секреты,

И тисов в партере торчали султаны,

А в полдень в прудах щекотали фонтаны

Струёю прохладною воздух прогретый.

 

И, за руки взявшись, Леблон и Растрелли

Спускались по лестнице до Монплезира,

Где финские волны залива шумели

И граб зеленел, как мундир бригадира.

 

 

*  *  *

 

               Афанасию Мамедову

 

Холод, подгоняемые ветром

Листья перебежками шуршат,

На передовую, метр за метром,

За солдатом раненым солдат.

 

Влага, подступающая к лузгам,

(То-то глаз немного красноват),

Гонит рябь косяк с ракиты узкой,

Гузки уток из воды торчат

 

Так, что стужа повергает в ужас,

Что они надеются найти

Там на дне? Того гляди завьюжит…

Иль не страшно гузкой в лёд врасти?

 

Всё же я люблю похолоднее,

Чтобы щёки рдели, чтоб бело…

Сапоги достану, шарф вкруг шеи,

Шапка, стопка, варежки — тепло.

 

 

Ода поплавку

 

Привет тебе, любимый поплавок,

Вмещающийся в глубину футляра,

Я, как кинжал, на брань тебя извлёк

От безнадёги у речного яра.

В каком тебя я приобрёл году,

Наверное, и ты не вспомнишь тоже,

Ужель домой не солоно пойду,

Без рыбы, если ты мне не поможешь?

Ты был со мной на Клязьме и Хабре,

На Озерне, на Истре и на Рузе,

Ты в Ламе отражался в ноябре

И в глубь нырял весной на пятом шлюзе.

На Люлехе, на Ламне и на Цне,

И на Десне, пусть краткое мгновенье,

И если б ты запутался в сосне,

Я б за тобой полез без размышленья.

Собою украшая водоём,

Ты верен был в любую мне погоду,

Ты на леща работал на подъём,

А на подуста уходил под воду.

Огруженный, и в этом твой секрет,

Другие на тебя слегка походят…

Сказать тебе? Таких на свете нет,

Таких, как ты, давно не производят.

Как я — любитель ловли, рыболюб,

Ты при забросе день стоял на страже.

Мне б звёзды ставить, словно Кожедуб,

На совершенном, гладком фюзеляже.

Лишь ты один в поклёвке знаешь толк,

Пусть на волнах несёт тебя как парус.

Хлебнул бортом и что-то ты заглох,

Я никогда с тобою не расстанусь.

Вот я снимаю брюки и трусы

При страшном ветре в этот день холодный

И до коряги вытяжкой лесы

Иду на дно, и ты опять свободный.

 

 

*  *  *

 

В майские иды луна габаритна,

Вспаханный воздух дрожит,

В сумерках синих отчётливо видно —

Жук на берёзу летит.

Вот он завис над чернеющей крышей,

Майский, и скрылся из глаз,

Словно со старта нажал, неподвижный,

На всю катушку на газ.

Есть у нас с другом фонарик карманный,

Есть у нас также сачки.

Здравствуй, наш пойманный, первый, желанный…

(Были и мы новички

В этой ловитве.) Десятый, двадцатый

Падает с неба, щелчок,

Шёрсткой поросший, с брюшка волосатый

Славный жучок-мужичок:

Не было мне щекотливей на свете,

Да и не будет, видать.

Хочется голени цепкие эти

К щёчке пунцовой прижать.

Листик с травою просовывать в щёлку.

Раз по пятнадцать на дню

Слушать в коробочке с детским восторгом

Смутную жизни возню.