Ирина Роднянская. Книжная сотня. М., «Русский Мир», 2021, 400 стр., 1000 экз. (Серия «Литературная премия Александра Солженицына»).
Новую книгу одного из наших ведущих критиков составили: подборка из ста литературно-критических текстов, писавшихся в жанре короткой рецензии-реплики, плюс четыре развернутых литературно-критических разбора (современная поэзия, статьи о Дмитрии Данилове, Андрее Битове, Викторе Пелевине), далее — словарная статья об Алексее Константиновиче Толстом; завершают сборник выступления членов Жюри литературной премии Александра Солженицына — Людмилы Сараскиной, Павла Басинского, Андрея Немзера, — произнесенные ими 25 февраля 2014 года на церемонии вручения этой премии Ирине Роднянской.
Как явствует из названия, главное тут — короткие рецензии, жанр для Роднянской отчасти экзотичный и, скажу сразу, неожиданно плодотворный. Роднянская относит себя к критикам, овладевавшим своей профессией «в подневольную еще эпоху, когда по умолчанию не допускался никакой „импрессионизм”. Никакая „фамильярность” ни в лексике, ни в манере изложения», и, соответственно, «малоформатный», по условиям журнальной рубрики, для которой были предназначены эти рецензии, способ литературно-критического письма воспринят был ею «целым переворотом, новой школой». И, на первый взгляд, да — получившийся в итоге текст мало похож на те, к которым приучила своего читателя Роднянская. Начать уже с выбора представляемых книг, которые идут здесь единым потоком: поэтические сборники, новая проза, литературоведение, переводная литература, фантастика, разного рода справочники и так далее (Олеся Николаева, Сенчин, Тынянов, Аверинцев, Щеглов, Бочаров, Вейдле, Чудаков (оба), Олег Павлов, словари цитат, составленные Душенко, Бёлль, Брэдбери, «Кухня» Вильяма Похлебкина и другие). Плюс — стилистика: каноническое для русской критики выстраивание литературно-критического размышления (содержащее ответ на вопросы, о чем книга, на каком материале написана, что хотел сказать автор, какими средствами и насколько ему это удалось) в «Книжной сотне», разумеется, присутствует, но — за кадром. В кадре — суждение (реплика, наблюдение) критика, которому вроде как полагается оформлять развернутый сюжет рецензии, но как раз этого развернутого сюжета здесь нет, он здесь и не нужен. Критическое суждение о книге прорабатывается другими средствами: сочетанием скупого использования навыков академического литературоведения с инструментарием вольного эссеиста, в частности с активным использованием образного, интонационно насыщенного строя речи с точно выбранными — и не всегда из лексикона литературоведа — определениями, способными в уже созданном контексте заменить развернутую литературоведческую формулировку. И при всем при этом чтение вот этого собрания разносюжетных и как бы разножанровых, «разговорных» по тональности реплик становится в итоге чтением единого, литого литературно-критического текста. Цельность которого определяется цельностью системы взглядов критика, самим звучанием его голоса. Впечатление это легко проверить, продолжив чтение традиционных для Роднянской по стилистике развернутых разборов, скажем, прозы Битова или современной поэзии — они воспринимаются в книге естественным продолжением этого собрания коротких рецензий. То есть задачу, которая разрешается текстом «Книжной сотни» поверх составивших ее сотни конкретных сюжетов, можно было бы определить как попытку прописать свое видение устройства литературы вообще. То есть, как ни парадоксально это может прозвучать, «Книжная сотня» может читаться еще и как исповедальный текст критика Роднянской.
Ирина Роднянская — это критик-интеллектуал (вынужден употребить здесь это уродливое словосочетание, которое, по идее, должно было бы звучать как «масло масляное», но, увы, не по отношению к среднему уровню нашей литературной критики), то есть критик со своей сложившейся эстетической концепцией, но при этом ее трудно упрекнуть во внутренней зависимости от выработанной годами концепции. Когда она сталкивается с текстом, в котором обнаруживает для себя нечто живое, но при этом текст плохо соотносится с ее представлениями о «правильной литературе», то возникшее для нее противоречие становится проблемой критика, а не рецензируемой книги. Становится необходимостью дополнительной проработки своих подходов. Ну вот, скажем, она обращается к роману Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери», который определяет как «вполне заурядную беллетристику», но в тексте романа вдруг обнаруживается для нее некая завораживающая нота, нечто живое, требующее более внимательного и сочувственного себе отношения, и вот последняя фраза в этой рецензии: «Книжка, может, и плоховата, но чувств своих стыдиться не стану», то есть критик исходит из того, что не его это дело — учить литературу, какой ей быть.
В завершение еще цитата, читаемая и как ее невольная самохарактеристика, — о том, что ценит Роднянская в критике больше всего, а значит, к чему стремится и сама: об умении одного из своих персонажей «уловить и вынести на свет в каждом образчике русской лирики любого века и десятилетия душу, мысль, мысль и мелодию».
Роберт Дарнтон. Литературный Тур де Франс. Мир книги накануне Французской революции. Перевод с английского В. Михайлина. М., «Новое литературное обозрение», 2022, 480 стр., 1000 экз.
Представлений наших о культуре Европы книга эта, скорей всего, не перевернет, но — существенно дополнит. Автор предлагает историческое исследование, написанное в жанре производственного романа. Строго документального. Герой книги — торговый представитель одного из швейцарских издательских домов, Жан-Франсуа Фаварже, объезжающий книжные магазины Франции в 1778 году для заключения торговых сделок. Повествование выстраивается как пятимесячная хроника этой деловой поездки, отслеживаемая автором по дневнику Фаварже и многочисленным письмам, отправлявшихся им своему руководству. Ну и, разумеется, повествование сопровождается уточнениями и разъяснениями относительно книготоргового, издательского дела во Франции накануне революции. Миссия Фаварже и, соответственно, круг его обязанностей были достаточно сложными — от него требовалось не только умение собрать информацию о торговых партнерах, точный выбор форм сотрудничества с каждым из них, не только знание сложнейшего свода законодательных актов, регулирующих издательскую и книготорговую деятельность на территории Франции (а в разных местах страны действовали разные законы), но и умение законы обходить, в частности налаживать контрабандные маршруты для доставки книг из Швейцарии. Затраты на издание книг во Франции были значительно выше, чем пиратская их перепечатка в той же Швейцарии и доставка во французские книжные магазины. К тому же швейцарцы печатали запрещенные книги, пользовавшиеся у французов ажиотажным спросом. И кстати, французский книжный рынок отнюдь не ограничивался столицей (там проживало три процента населения страны), основным покупателем была провинция.
Что продавали в книжных магазинах, что читали во Франции в те годы? История, философия, политическая сатира, религия, медицина, травелоги, мемуары. В хитах тех десятилетий были Энциклопедия (составитель Дидро, обычный объем 35 томов), собрания сочинений Руссо (в 25 томах, кстати), Вольтер, Мольер, Гельвеций, Стерн, де Лакло и другие, а также, естественно, книги мало кому известных сегодня, но популярных тогда авторов любовного и просто «волнительного» чтения. Кто покупал книги? Юристы, чиновники, священнослужители, врачи. Списки книг, которые составлял в договорах с книготорговцами Фаварже, дают представление о культурном уровне тогдашней Франции. Как пишет Роберт Дарнтон: «...собственное исследование я ограничил одним-единственным аспектом литературы, который может быть рассмотрен исходя из непривычной перспективы — с уровня мостовой, по которой грохотали повозки с книгами, отправляясь в другие города и веси, и со стороны магазинных прилавков, за которыми стояли книготорговцы и которые были зримым воплощением связи между производством и потреблением».
Надя Вассеф. Каирские хроники хозяйки книжного магазина. Перевод с английского. М., «Альбина Паблишер», 2022, 272 стр., 1500 экз.
И еще одна книга о торговле книгами, но уже из совсем других времен и мест — рассказ о книжном магазине «Divan», открытом в Каире тремя интеллигентными молодыми египтянками в 2002 году. Надя Вассеф, одна из основательниц «Divan», называет свой магазин «первым в своем роде»: «Создание „Divan” было реакцией на мир, в котором до печатного слова никому больше нет дела»; «На рубеже двух тысячелетий издательское дело, дистрибуция и книготорговля в Египте находились в упадке, к которому привели десятки лет неудавшегося социализма»; «В попытках подавить инакомыслие каждый политический режим брал культурную деятельность под свой контроль. Писатели превратились в госслужащих, а бюрократия медленно и планомерно раздавила литературу»; «Казалось, во времена такой культурной атрофии открыть книжный магазин было практически невозможно — и вместе с тем это было совершенно необходимо».
К обустройству своего магазина основательницы приступали, отталкиваясь от идей философа Юргена Хабермаса и социолога Рея Ольденбурга с его теорией «третьего места». Для них речь шла об открытии не просто новой торговой точки, а нового общественного пространства, где стихийно образуются новые сообщества, в данном случае сообщества просвещенных мыслящих людей (отдаленный русский аналог — магазин-клуб «ОГИ» в Москве конца 90-х). Важным для «Divan» было, например, наличие кафе европейского типа, а также концептуально оформленная презентация продаваемых книг, ну, например, один из главных отделов магазина назвался «Основы Египта», там были книги о Египте и египетских и западных писателей (магазин торговал книгами не только на арабском языке, но и на английском, французском, немецком).
Особое внимание Надя Вассеф уделяет проблемам женщин в общественной жизни современного Египта, автору здесь есть что сказать — магазин основали и вели женщины, вопросы менеджмента и взаимоотношения с государственными органами были вопросами самого существования их проекта.
Проект оказался необыкновенно успешным, основательницам удалось открыть еще десять магазинов под тем же названием — «На улицах Каира бумажный пакет „Divan” стал символом культурного статуса».