Любовь, политика, шаржи: странная поэтика романов Тургенева

Иван Сергеевич Тургенев — писатель с какой-то неуловимой репутацией, и причина этого заключается в том, что его творчество состоит из нескольких очень непохожих и, может быть, даже не подходящих друг другу составляющих.

Прежде всего, литературной «специальностью» Тургенева считается любовь и создание женских характеров (знаменитых «тургеневских девушек»). И это действительно так, более того, может быть, Тургенев является единственным представителем классической русской литературы, кто действительно занимался феноменологией любви. Гоголя больше интересовал процесс сватовства, Пушкина — флирт, Островского — сюжетные препятствия браку, Толстого — неуправляемость сексуального желания, Достоевского — болезненная или извращенная страсть. Как выразился о Тургеневе Розанов: «Едва ли можно найти даже во всемирной литературе другого писателя, который бы столько посвятил внимания, заботы, разумения, почти философской обработки чувству любви, влюбления»^[1].

Второй составляющей творчества Тургенева была склонность создавать шаржированные портреты разных чудаков и эксцентричных людей. Как выразился Мережковский, Тургенев — «холодный наблюдатель, с горечью познавший пошлость и уродство действительности»^[2]. Сам Тургенев в предисловии к собранию своих романов писал, что он старался «насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изобразить и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет: „the body and pressure of time”^[3], и ту быстро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений»^[4]. Таким образом, писатель и сам видел свое призвание в том, чтобы изображать «типы» и «физиономию», до некоторой степени он был верным продолжателем той традиции создания коллекций характеров, которая была основана Теофрастом и Лабрюйером, а в русской литературе достигла своего апогея в гоголевских «Мертвых душах».

Имея явную и осознанную склонность к изображению типов и физиономий, Тургенев был сравнительно равнодушен к развитию сюжета. Сюжет самого известного из романов — «Отцы и дети» — сводится к довольно беспорядочному и не подчиненному никакой цели перемещению главного героя в пространстве: Базаров приезжает в имение Кирсановых Марьино, оттуда в губернский город, оттуда в имение Одинцовой Никольское, оттуда к своим родителям, оттуда опять в Марьино, оттуда опять в Никольское, оттуда опять в Марьино, опять в Никольское и опять к своим родителям. Болезни, убившие Инсарова в «Накануне» и Базарова в «Отцах и детях», равно как и уход в монастырь главной героини «Дворянского гнезда» и, в меньшей степени, самоубийство героя «Нови», часто кажутся способами просто быстро прервать зашедшее в тупик действие.

Заметим: склонность Тургенева к созданию карикатурных персонажей — совершенно неоригинальная, разделяемая огромным числом русских писателей. Не будет преувеличением сказать, что сатирическая «струя» имеется в творчестве практически всех писателей-классиков XIX столетия, включая тех, кого даже советские литературоведы никогда не упоминали в монографиях об историях русской сатиры. Но, хотя занятие это в русской литературе популярное, однако если сравнивать Тургенева, скажем, с Гоголем, чьи «Мертвые души», по сути — галерея эксцентричных типов, то в случае Гоголя видно невооруженным глазом, что мы имеем дело с гротескными карикатурами, в то время как у Тургенева крайне нечетка граница между шаржем и реалистическим изображением эксцентричного типажа. Краски Тургенева мягче и скупее, но это происходит от чувства меры, а отнюдь не от доброты. В сущности, в изображении людей Тургенев беспощаден, и Толстой (в письме Фету) писал о «Накануне», что в этой повести мы видим уродов, которых автор бранит, а не жалеет (и это при том, что «уродами» в «Накануне» являются только второстепенные персонажи).

Более того: конечно, не все герои Тургенева карикатурны, в некоторых персонажей писатель просто влюбляется, делая их совершенно идеализированными фигурами, но это ведь тоже шаржи, хотя и с обратным знаком. Любопытно, что резкое различие между идеальными героями и «уродами» у Тургенева не имеет сюжетного значения, это деление не совпадает с разделением на протагонистов и антагонистов и в большей степени совпадает с делением на главных и второстепенных персонажей.

В некоторых случаях Тургенев выступает как «карикатурист» очевидно гоголевской школы. Явно гоголевский персонаж — отставной корнет Увар Стахов в «Накануне», который много ест и ни о чем не думает. Эпизод с супругами Субочевыми в романе «Новь», вставной и почти не имеющий значения для развития действия, — очевидная вариация на «Старосветских помещиков» Гоголя, и не случайно само имя Гоголя упоминается в этом эпизоде.

Но ни с Гоголем, ни с Щедриным нельзя сравнить Тургенева, когда он изображает своего героя не негодяем, не глупцом, но, как главных героев «Рудина» и «Нови», жалкими людьми. Это проявляется даже на лексическом уровне — Нежданов, главный герой «Нови», прямо характеризуется словом «жалкий», а к другому персонажу «Нови», Паклину, автор применяет эпитеты «маленький, слабенький». Именно тут тургеневская беспощадность, отсутствие сочувствия к персонажам проявляются в полной мере. Если бы спросить самих этих героев — или их возможных прототипов, — какими бы они хотели быть изображенными в литературе, думается они бы предпочли быть злодеями.

Позже Горький сделал насмешки над жалкими, слабыми людьми важной частью своей поэтики, но у Горького это шаг предопределялся ницшеанским культом силы. У Тургенева ничего подобного этому культу нет и нет в полной мере сильных персонажей. У Тургенева речь идет не о силе или слабости, а прежде всего о несоответствии героя ситуациям, в которые он попадает, и занятиям, которые он выбирает. В этом пункте — радикальное отличие Тургенева и Толстого. В «Войне и мире» все персонажи заняты делом, идеально соответствующим их способностям и наклонностям. Ростов служит в кавалерии, и он прекрасный кавалерист. Элен развратничает, она так виртуозно развратничает, никто так хорошо не развратничает, как она. Долохов — гениальный подлец и авантюрист, князь Василий — идеальный царедворец, Кутузов — идеальный главнокомандующий. Даже судьи и юристы в романе «Воскресение», специально написанном Толстым для дискредитации системы судопроизводства, отличаются честностью и высокой квалификацией.

Совсем не то у Тургенева. Рудин и главный герой «Нови» Нежданов — талантливые педагоги, но автор не дает им преподавать, а вместо этого сначала ставит их в роль соблазнителей девиц — для чего у них нет ни склонности, ни темперамента, а потом посылает их на революционную работу. Рудин, философ и книжный червь, оказывается на баррикаде, вооруженный гнутой и тупой саблей. Лаврецкий, главный герой «Дворянского гнезда», делает в своем кабинете никому не нужный перевод труда об ирригации, не замечая, что жена изменяет ему направо и налево. Базаров, профессиональный медик, отдавший столько сил тренировкам по разрезанию лягушек, при первом же подходе к реальной медицинской практике допускает вопиющую оплошность, которая стоит ему жизни. Нежданов в «Нови» пытается заниматься революционной пропагандой среди крестьян, с ужасом сознавая, что совершенно не знает, как это делается и более того не верит, что этим действительно надо заниматься. И даже, казалось бы, идеализированный герой, храбрый и сильный Инсаров в «Накануне» не может доехать до войны, поскольку болен туберкулезом, зато его супруга, барышня, едет на войну. То есть нелепое несоответствие героя и ситуации не могут преодолеть даже сила и храбрость.

«Бесы» Достоевского, в которых дана злобная карикатура на самого Тургенева, можно интерпретировать как попытку утрировать тургеневский метод, попытку «перетургенить Тургенева», написать — как это обычно и делал Тургенев — наполовину политический роман, населенный персонажами-уродами, вариацию на «Отцов и детей», в котором отброшена тургеневская умеренность и отцы сделаны совсем презренными, дети — просто безумными, а писатель Карамзинов, литературный двойник Тургенева, — именно что жалким.

Итак, изображение любви и создание шаржированных человеческих портретов — две важнейших составляющих поэтики Тургенева. Но есть и третья. Тургенев — политический писатель или, может быть, писатель, пытающийся быть политическим. Во всяком случае, конструируя своих главных героев, важнейшей частью их характеристик он делает отношение к общественным процессам эпохи. И тут Тургенев опять сильно отличается от других русских классиков первого ряда, причем отличается именно своей прямолинейностью: никто, кроме него, не пытался так открыто вписывать своих персонажей в текущую повестку (что, к слову, предопределило успех «Отцов и детей»). «Едва ли найдется не только в нашей, но и в современной европейской литературе талант, столь чуткий на то, что я, к большому скандалу многих моих литературных собратий, не могу перестать называть „веяниями” жизни или, проще говоря (хотя не точнее говоря), талант, который до такой степени был бы способен отзываться на требования эпохи, как талант Тургенева», — писал Аполлон Григорьев^[5].

Пожалуй, единственный русский писатель-классик XIX века, который относился к политической повестке с такой же прямолинейностью, был Некрасов — и, между прочим, иногда можно встретить мысль, что Некрасов двигался в русле, проложенном Тургеневым. Однако если Некрасова в свое время только ленивый не обвинял в том, что он занимается делом, не подобающем поэту, если писателей-народников, таких как Глеб Успенский и Федор Решетников, неоднократно обвиняли в том, что они жертвуют художественностью ради публицистики, то Тургенев удивительным образом избежал подобных обвинений, его упрекали лишь в том, что он придерживается «неправильной» с точки зрений того или иного критика политической линии.

В этой связи очень любопытно сравнение Некрасова с Тургеневым, высказанное в 1906 году критиком С. С. Андреевским: «В одном из прежних этюдов я позволил себе назвать Некрасова „спорным” поэтом, несмотря на его сильный талант и на его незабвенные общественные заслуги. Здесь я могу, наоборот, назвать Тургенева бесспорным поэтом, хотя он и сделался знаменит только благодаря своей прозе. И как Тургенев отозвался об одном сборнике стихотворений Некрасова: „Поэзия тут и не ночевала”, — так точно мы можем сказать о всех прозаических произведениях Тургенева: „Поэзия тут не удалялась ни на одно мгновение ни с одной тургеневской страницы, от ее первой до последней строки”»^[6].

Итак, Тургенев своим поэтическим талантом вроде бы смог преодолеть те опасности, которые несут с собой обращение к тому, что называлось «общественностью». Однако отдельная проблема заключается в том, как в архитектуре тургеневских повестей стыкуются друг с другом три составляющих его поэтики.

Одна из особенностей поэтики Тургенева, вызвавшая немало недоумений в литературной критике XIX века, заключалась в том, что писатель создавал своих героев, имея явную склонность писать портреты уникальных по своим чертам, необычных «чудаков и оригиналов», и в то же время пытался сделать этих героев презентативными образцами неких социальных типов и общественных явлений.

Дело в том, что — вопреки своим общественным задачам, — изображая «чудаков и оригиналов» Тургенев был скорее склонен к созданию шаржей, а не карикатур. Разница между двумя этими жанрами не в технике рисования (она может быть идентична), и даже не в степени «дружественности» — шарж совсем не обязательно бывает дружеским. Но карикатура, как правило, обладает социальной или политической функциональностью: это не только портрет, но и метафора определенного порока, карикатура изображает «взяточника», «поджигателя войны» или «скупца», в то время как шарж изображает определенную личность, подчеркивая ее индивидуальные, а не типологические черты.

В 1860-х годах роман «Отцы и дети» вызвал бурю в русской печати — консервативные критики считали его слишком комплиментарным по отношению к нигилизму, а прогрессивные — наоборот, слишком недоброжелательным. Конечно, такая реакция всегда закономерна, когда определенному политическому лагерю приписывают одновременно «плюсы» и «минусы». Но, как нам кажется, проблематичность образа главного героя романа Базарова заключалась не в том, что он был изображен наделенным одновременно положительными и отрицательными чертами; дело было в том, что в этом персонаже просматривались две параллельно решаемые автором задачи: нарисовать уникальный, необычный, глубоко индивидуализированный образ человека и презентовать через него типичное общественное явление. Задача эта нерешаемая или по крайней мере не решаемая до конца: уникальное не может быть идеальной презентацией типического. И кажется характерным и в известной мере точным мнение Н. В. Шелгунова, который обвиняет автора «Отцов и детей» в том, что тот «навязывает Базарову разные несущественные черты, которые замазывают грязью его чистую, честную фигуру, и тип едва возникающего человека шестидесятых годов является в уродливом изображении»^[7]. Да, действительно, если считать героя романа исключительно метафорой и обобщением определенного социального типа — «нигилиста», «нового человека», «человека шестидесятых годов», — то с этой точки зрения любые собственно индивидуальные, специфические черты персонажа оказываются несущественными. По отношению к типическому индивидуальное случайно. Но Тургенев подходил к образу Базарова — как и любого своего персонажа — как к произведению искусства, то есть произведению в чем-то неповторимому. То, что Тургенев, создавая образы людей, был склонен к шаржированию, обманывало политически ангажированных критиков и читателей: шарж принимался за карикатуру, за странностями и причудами персонажей видели исключительно желание автора порицать или хвалить какие-то общественные явления, в то время как литературный успех произведений Тургенева объяснялся во многом тем, что эти странности обладали самодовлеющей ценностью.

Вторая проблема заключалась в том, что состыковать любовный и политический сюжет было достаточно неординарной задачей, и нельзя сказать, что Тургенев всегда идеально с ней справлялся.

Первое из крупных произведений Тургенева, роман «Рудин», построен так, что в его основной части политическая повестка почти не присутствует. Главный герой предстает как несколько шаржированный оригинал, разоблачаемый в рамках любовного, но отнюдь не политического сюжета. Начало «Рудина» имеет явное сходство с «Селом Степанчиковым» Достоевского: странный, бедный, не очень образованный, не очень трудолюбивый, но очень красноречивый — до болтливости — человек входит в богатое семейство, на короткое время приобретает в доме положение чуть ли не хозяина, влюбляет в себя хозяйскую дочь, но когда мать резко противится их браку — сразу отступает, чем вызывает разочарование своей несостоявшейся невесты, рассчитывавшей на решительные поступки с его стороны. Итак, сюжет закончен, его смысл сводится к тому, что за красивыми словами вроде бы яркой личности крылось отсутствие характера, но дальше автор подводит черту («прошло два года») и начинает писать совершенно другое произведение. В нем все происходящее вписывается в общественную повестку, говорится о важной просветительской роли Рудина и затем, буквально ни к селу, ни к городу, заявляется, что главная беда таких, как Рудин, — их слабое знание России. Это заявление как-то объяснимо контекстом тогдашних общественных дискуссий, но никак не вытекает из содержания романа. Дальше происходит нечто совсем странное. Через пять лет после выхода первой редакции романа Тургенев дописывает эпилог, в котором концепция главного героя меняется вообще радикально. Любовный сюжет забывается напрочь, внимание фокусируется исключительно на общественной активности Рудина, он предстает как неутомимый странник и мученик, а другой персонаж, Лежнев, который в основной части романа выступал как антипод Рудина и обвинял его в лени, холодности, паразитизме и недостаточной образованности, — неожиданно предстает как апологет главного героя, расписываясь в уважении к нему и подчеркивая значимость его деятельности. В последних абзацах романа Рудин гибнет на баррикадах в Париже, что на фоне всего, что мы знаем о герое, кажется совсем инородным и меняет все: из героя комедии он становится героем трагедии, любовный сюжет, то есть основная сюжетная линия романа, предстает едва ли уместной и не стоящей упоминания на фоне прочих жизненных передряг героя.

Три составляющих — любовь, политика и портретирование эксцентриков — в романе «Дым», по общему мнению, самом неудачном из крупных произведений Тургенева, оказываются просто тремя практически не связанными друг с другом частями. Сначала мы видим карикатуру на русскую политическую эмиграцию, которая занята в основном тем, что обвиняет друг друга в «работе на КГБ» (в смысле — на Третье отделение), затем мы видим встречу главного героя с неким скептиком Потугиным, мягким вариантом Базарова, вторая часть романа заполнена его рассуждениями о том, что в России все плохо и ничего нет, и, наконец, третья часть оказывается историей любовного треугольника, в общих чертах повторяющая сюжет «Вешних вод».

Неорганичность в построении сюжета «Рудина» и «Дыма» показывает, что разработка социальной повестки может просто не стыковаться с остальными составляющими тургеневской поэтики.

Несколько лучше обстоит дело в «Накануне», но и здесь метод стыковки крайне странный. Аполлон Григорьев писал, что в романе «Накануне» присутствуют две задачи — любовная («общепсихологическая») и общественная, которые автор не смог соединить^[8]. Это, безусловно, так, и в то же время это не совсем так. Тургенев фактически столкнул две линии, заставив их взаимоуничтожиться и проявив совершенно невероятную для писателя готовность отказаться от развития таящихся в сюжете возможностей. Яркая политическая физиономия борца за свободу Болгарии Инсарова не становится истоком каких-то политических действий, но оказывается причиной его привлекательности для главной героини, в результате он оказывается, как сильным течением реки, захвачен любовным сюжетом, внутри которого он уже лишается возможности идти на войну, но зато становится участником других интересных событий — нежных свиданий, тайного венчания и т. д. Когда же он умирает, его жена — ради него, а не из-за политических взглядов — оправляется на войну с турками. Так, политика становится причиной любви, а любовь — причиной политики. Любовный и политический сюжет, как маленькая и большая рыба, по очереди глотают друг друга, оказываясь внутри друг друга.

Тургенев так упорно работает с этими плохо стыкующимися компонентами, что, кажется, он считает эту нестыковку «не багом, а фичей», чем-то непреодолимым и необходимым. Впрочем, тот же Аполлон Григорьев писал, что нестыковка двух задач в «Накануне» искупается подробностями и «поэтическим обаянием». Ответить, почему некое произведение хорошо, несмотря на… — рационально часто невозможно. Однако, стоит отметить, что композиции романов Тургенева сразу становятся стройнее, если он умаляет одну из двух составляющих — любовную или политическую.

Умаление любовной составляющей мы видим в «Отцах и детях», где любовный сюжет — любовь Базарова к Одинцовой — перенесен на второй план и ему в структуре произведения уделено сравнительно мало место. Любопытно, что, так же, как в «Рудине» и «Нови», любовная история в «Отцах и детях» служит разоблачению главного героя, женщина служит для него «пробным камнем». Но если в «Рудине» и «Нови» несостоятельность героев в любви выявляет их несостоятельность как людей поступка и, в конечном счете, общественных деятелей, то в «Отцах и детях» влюбленность Базарова выявляет всего лишь неточность его представления о собственном характере и его неготовность к любовной аскезе, то есть все следствия остаются внутри любовно-психологического сюжета.

Наконец, роман «Дворянское гнездо — единственный среди романов Тургенева, в котором почти (именно — почти) нет общественно-политической составляющей. И его построение, именно вследствие этого, наиболее органично, и он, по собственному признанию писателя, был лучше всех других принят и публикой, и критиками.

Хотя дисгармония разных составляющих поэтики Тургенева, казалось бы, ясно видна — парадоксальным образом он получил репутацию наиболее гармоничного из русских авторов, и к 20-летию со дня смерти писателя Розанов напишет: «Значение Тургенева — в полной и удивительной гармонии не гениальных, но необыкновенно изящных способностей»^[9]. Талант затмевает собственные недостатки, а красота спасает не только мир, но и репутации.