* * *
Я на улицу вышел, оставив окно
Приоткрытым, — сквозняк безопасен.
А вернулся — и в комнате полутемно:
Это клён в ней расселся и ясень.
И как будто они поджидали меня
И, листвой шелестя, говорили
Обо мне, не хваля меня и не браня,
Может быть, озадачены были.
Клёну нравилось стихотворенье про клён,
Ясеню, безусловно, про ясень.
Остальные стихи их смущали, как сон,
Смысл им был, очевидно, неясен.
И прервали, увидев меня, разговор,
Многолиственней трудно представить
И волшебней, и тихо вернулись во двор,
По листочку оставив на память.
* * *
Назначается дальняя дата,
Скажем, в марте — десятое мая,
И непросто дожить до неё,
Но живём, словно едем куда-то,
Встречу с чем-то вдали предвкушая,
То надеясь, то впав в забытьё.
Между ею и нами несметный
Ряд событий, забот, отвлечений,
Огорчений, занятий и дел,
Тает снег, по-весеннему бледный,
Ждёт земля пробужденья растений,
И морозу поставлен предел.
Наконец эта дата приходит!
Неужели пришла, отметая
Ожидания тягостный гнёт?
Солнце майское взгляд не отводит
От тебя, вьётся ласточек стая…
Так и смерть к нам однажды придёт.
Тростник
Речной колышется тростник.
Как хорошо, что он не мыслящий,
И не читает умных книг,
И вырос сам, никем не выращен.
Мы уподоблены ему
В эссе Паскаля, словно лучшего
Сравненья не было. Возьму
С высокой полки томик Тютчева.
Он тоже понял всё, постиг,
Не слишком веря в силу разума.
«И ропщет мыслящий тростник» —
В его стихотворенье сказано.
* * *
Безыдейность — счастливое слово,
А давно ли оно было бранным?
Жизнь прекрасна, страшна, бестолкова,
С ненадёжным характером странным.
Рембрандт был безыдеен, то шляпу,
То берет, то чалму надевая.
И природа то чайку, то жабу
Нам подкинет — беспечность такая!
Хочешь — ползай; летай, если крылья
Есть; ходи, если ноги в порядке.
Ты шершавый? Зачем же усилья
Прилагать, чтобы выглядеть гладким.
А марксизм, а фашизм — эти измы
Я застал, я их помню, — не надо
Этих слов, даже в слове «харизма»
Что-то есть от нахальства и смрада.
* * *
Не зайти ли в пейзаж Левитана
Или, может быть, Клода Моне?
Вот изба, вот снопы, вот поляна
Или парус на гибкой волне.
Под Звенигород — там и остаться,
В Аржантей — постоять на мосту.
Что нарядней цветущих акаций,
Что пышнее сирени в цвету?
Заглядись на причудницу-реку,
Полюби старомодный пейзаж,
Припади к позапрошлому веку,
Он талантлив и лучше, чем наш.
* * *
Две-три строки — и безошибочно
Мы говорим, что это Блок,
А это Тютчев, так несбыточна
Его мечта о счастье, слог
Такой приподнято-задумчивый,
А это — ранний Пастернак
Спешит, стремительно-уступчивый:
Простите, если что не так.
А там, где ритмика и лексика
Как будто прячутся от нас
И мысль, далёкая, как Мексика,
Скучна, сбиваясь на рассказ,
Сказать не можем, кем написаны
Стихи и можно ли назвать
Стихами этот вздор бессмысленный,
Житейской тяжести под стать.
* * *
Педаль, — говорит музыкант, — вездесуща,
Как воздух, и может быть так же чиста,
Умна, глубока, боже мой, вопиюще
Расчётлива, ветрена, сумрака гуще,
Травы бархатистей, упрямей куста.
Педаль может быть холодна без нажима,
И знойна, и быстро готова остыть,
Болтлива, общительна и нелюдима,
Прозрачнее тучки, рассеянней дыма,
Скромна, но педали не может не быть.
И я головою согласно киваю,
В восторге, как будто я сам пианист.
Мне кажется: я его так понимаю...
Я, сбоку-припёку, я, с самого краю,
Я, нотный прочесть не умеющий лист.
Такой снег
Знал бы этот слепящий, не нужный
Никому, бестолковый снежок,
Утомительный и равнодушный,
Как он жизни идёт поперёк
И как будто её отрицает.
Надо зимнее было пальто
Мне надеть, не бодрит — угнетает,
С ним поверить нельзя ни во что.
Знал бы, мало того что колючий,
Так ещё ведь и липкий какой,
Как он может замучить, наскучить,
На руке шевелясь, под рукой,
Всё так сумрачно, тускло и мглисто,
Хоть бы проблеск, заминка, зазор!
Так бывает большого артиста
Нехорош и бездарен дублёр.
Опубликовано в Журнале №4