Анна
Аркатова родилась в Риге. Окончила
филологический факультет Латвийского
государственного университета и
Литературный институт имени А. М.
Горького. Работала преподавателем
литературы, редактором. Автор четырех
поэтических книг. Живет в Москве.
Анна
Аркатова
*
ПУСТЬ
БУДЕТ БИГЛЬ
* *
*
нужны стихи
и как-нибудь одеться
такое видишь
маленькое сердце
всего лишь
две позиции активны
ну не противно?
а между тем
пока стихи скликаешь
пока штаны
по цвету подбираешь
пока кружишь
от этого к тому
весь мир в
него зайдет
по одному
Свидание
а мы сидели
в полной темноте
как будто в
дикой лампочке стоваттной
бесился
счетчик слева это наш
и капал сок
как будто сок томатный
потом молчали
как молчат в кино
когда уже и
музыка и титры
а нужно встать
и заживо пойти
на улицу где
львы одни и тигры
* *
*
А.
К.
Как не вести
себя скверно,
Если само по
себе
Так хорошо
слово «скверно» —
Просто цветет
на губе!
Есть в нем и
сквер и таверна,
Серна и рюмка
перно,
Сжатая в
пальцах люцерна,
Поезд, дымящий
черно,
Есть в нем
орнамент Кваренги,
Нервно
распахнутый сак,
Хрустнувший
свет предвечерний,
Верности
сдвинутый знак,
Есть в нем
заминка в начале,
Камень
гортанный в конце —
Все, что мы
в жизни встречали,
Не изменяясь
в лице.
Случай
на даче
вот мы сидим
за столом — Боря, Галя и Лёва,
на остановку
поехали встретили Лену Петрову,
кто-то заметил
— а я уже не замечаю —
смена у Лены
была перед этим ночная.
Лена тиха и
улыбчива, в маленький ротик
тесно кладет
баклажан, проверяет блокнотик,
что у нее под
тарелкой, — а там постранично
ручкой
записаны тосты, и все самолично
Леной же и
зарифмованы, а с пункта второго
начинается
жизнь настоящего русского слова.
ты меня по
четвергам — я тебя по пятницам,
ах, неправда,
что доярки хуже, чем телятницы
Лена внимательно
смотрит, как ей наливает
Боря поближе
и Лева от нашего края,
ждет терпеливо,
когда исчерпается тема
кризиса в
обществе в принципе ей современном,
в принципе,
Лена владеет таким материалом,
муж отошел,
оба сына в охране, и малым
бог не
обходится — вот и автобус двадцатый
к дому пустили,
теперь Лена хочет салата,
хочет запеть,
чтобы треснули рюмки, и звуки
все растворили
— зимы перекатные муки,
сутки дежурства
и город Железнодорожный,
где ничего
не возможно, что было возможно,
времени много
у Лены — и Лены у времени много,
сводные песни
бездомной гуляют тревогой,
ночь высока
и нежна, как сказала бы Галя,
нам постелили
— но мы уже не ночевали.
* *
*
Он соглашается
— ну хорошо, пусть будет бигль,
Никогда не
держал собак, но, видимо, не хватало.
Сердце колет
иголкой, а сколько таких было игл,
Когда он
приезжал, когда она приезжать перестала.
Она соглашается
— бигль так бигль, нормально.
Руки сводит
замком от объятий полых,
Может, жизнь
свою не считать до конца провальной,
Может, целым
считать все то, что давно осколок.
Бигль
соглашается — эти возьмут не торгуясь,
То-то им на
всю жизнь сынок, на всю смерть засада,
Вон как имя
идут выбирают — так Аrgus Аrgus!
Аж останавливаются
передохнуть возле детского сада.
* *
*
Александр
Петров, профессор американского
университета,
чем-то
напоминает артиста Кирилла Лаврова,
который в
кино и театре сыграл нам и то и это,
а особенно
авиаконструктора Сергея Павловича
Королева —
вот я сидела
и думала, что же в душе моей ёкнуло,
американский
ли колледж с тихим славистом или
лично ко мне
равнодушная вся мировая галактика,
которую мы
с Королевым когда еще покорили?
* *
*
вот интересно,
тринадцать десять — это все еще час?
если меня
решили повесить,
почему меня,
а не нас?
если меня
бросают с вершины,
где ты в этот
момент?
покупаешь
ессентуки, меняешь резину,
натягиваешь
у подножья брезент?
* *
*
вот что я
делаю, раз уж не делаешь ты,
раз уж
искусственное на кону зачатье —
чистые по
столам собираю листы,
и нажимаю
версию для печати,
слушай, как
тужится принтер, кряхтит взахлеб,
как на строке
он сбивается нецензурной,
сунем бумагу
ему не размоченный хлеб,
поковыряем
в чернилах его пурпурных,
на подоконнике
корчится суккулент,
серой плацентой
ложится на дно столица,
девочка
скажут — а был ведь ничтожный процент,
что эта
дурочка в принципе разродится.
Жест
А.
Ш.
«Одной рукой
держась за край саней,
Другую вверх
вздымает на морозе,
Все под прямым
углом — удобно ей?
Не затекут
ли ноги в этой позе?
Попробуй
сядь как здесь на полотне —
Скамеечку
возьмешь, спасая спину!» —
И он, наброски
делая вчерне,
Наметил
возвышение — и сгинул
В уловке
этой, сорвались винты,
Бессмертный
жест держащие на сломах…
Нет, замысел
не фраер — то-то Ты
Морозову
отбросил на солому.
* *
*
Вот придут
и спросят меня, девонька,
Как же ты
жила без ежедневника,
Без открытой
с вечера строки,
Той, в которой
тлеют смысла строгие угольки?
Где ты грелась,
речь качая голую,
Между мужем
и начальной школою,
На каком
таком каталась пони?
Я скажу им —
я читала сонник,
Извините —
я читала сонник,
Я спала, я
делала закладки,
А в ушах моих
дрожали ватки,
А в глазах
стоял сплошной норштейн,
Вот и весь
мой угольный бассейн.
Это в смысле
целеполаганья.
До свиданья,
Аня, до свиданья
* *
*
От тебя пахнет
полем и садом,
С тобой вкусно
пьется и сладко спится,
А от меня
пахнет змеиным ядом,
Потому что
болит у меня поясница.
Но когда в
боли налаживается промежуток,
Я сажусь,
осторожное ложе сжав,
Неподвижная
нижняя посреди суток,
И ты спрашиваешь
— намотать тебе шарф?
Берешь и
наматываешь мне шарф.
Шерстяной
длины
Поперек
спины.
И вот тут уже
словом пахнет и делом,
Буквой,
матрицей, корневой гласной!
А до этого
только раскрошенным мелом,
Рифмой
высохшей, перетопленным маслом.