УЗЛЫ И ЦЕПИ

Пробштейн Ян Эмильевич родился в 1953 году в Минске. Поэт, переводчик, литературовед, издатель. Кандидат филологических наук, доктор литературоведения (Ph. D.), автор девяти поэтических книг. В переводах Пробштейна выпущены стихотворные сборники Эзры Паунда и Т. С. Элиота. Участник многих переводных антологий и проектов. Выпустил исследование «Одухотворенная земля. Книга о русской поэзии» (М., 2014). Живет в США.

Ян Пробштейн

*

УЗЛЫ И ЦЕПИ

* *

*

…двойной узел быта и бытия.

                из стихотворения «Гордиев узел» (1988)

Чем больше живешь тем больше узелков

на память надейся но сам не плошай

откажет в самый неподходящий

момент настанет когда одни узлы

гордиевы или морские

так и движешься со скоростью одного узла в день

то ли распутывая то ли запутавшись в путах

узлы и путы, путы и узлы

весь быт в узлах и узах —

я прежде думал об обузах

и полагал, что вещи злы

но есть догадка,

что они просто безразличны

(ведь не безличны?)

от этого не кисло и не сладко,

когда бы не узлы и цепи

сам по себе денек великолепен

но изъясняется по-птичьи

меняя тысячи обличий:

ворвется в эту жизнь вьюрком

и улетит (когда ты хром

и тащишь за собою цепи

хромированные: в них хром

хронометр, хронос и харон…

      Мысли о вечном

1

Все держится уже на честном слове

повисла жизнь на тонком волоске

и ты глядишь на жизнь как будто внове

со стороны в изысканной тоске

голубушка как хороша какой носок

и верно ангельский быть должен голосок

повремени голубушка чуток

не то порвется чертов волосок

2

Закрой глаза и поиграем в жмурки

со жмуриками в непроглядном свете

уже на берег выбежали дети

и второпях зовут отца придурки

а он лежит вальяжный и спокойный

и проплывают мимо косяки

там адский холод или ветер знойный

полдневный жар у неземной реки

3

А то еще какой-то карапуз

выходит на просцениум проклятый

заводит снова песню про три карты

вот тройка вот семерка вот и туз

но не сдаешься и сдаешь упрямо

пока ты при своих — отыгран кон

но выдержки полна худая Дама

а за ее спиной — река времен

* *

*

Все мы спящие болящие

Непричастные и причастные

несогласные шипящие

и шипящие согласные

мы в трудах грехах живущие

то в поту а то в испарине

мы такие вездесущие

и такие неприкаянные

окаянно-нераскаянные

точно каины в окарине

* *

*

Она еще не родилась

поэтому не умерла

а значит не воскресла

гадать об остальном друзья

сегодня неуместно.

Ни в кокон бабочку нельзя

вернуть ни створки мидий

сомкнуть как будто губы

план бытия быть может грубый

мы примем в общем виде

и всё начнём ab ovo

когда вернётся Слово.

     Две стороны медали

1

Да — скифы мы.

            А. Блок

Жизнь человека измерена и рассчитана:

у одних — города и годы,

у других — страны, века, народы,

у иных же — и вовсе ощипана.

Всё зарастает травой Уитмена.

Вышла Лолита замуж за Липмана.

Неудавшийся Гумберт теперь в Калифорнии

мелкий преступник. Мы тем упорнее

за жизнь цепляемся, чем она нестерпимее

или, вернее, — необратимее.

Жизнь рассчитана до безобразия.

Мы устали жить без фантазии.

Все теории — сплошные Евразии:

нам милее быть скифами, азиатами,

чем страдальцами, на атомы разъятыми.

Мечтали мы о грядущих гуннах,

и прошлись они по нам в сапогах чугунных.

Лучше быть Иванушкой-дураком, чем умником.

«Умный, что ли? Тоже мне уникум, —

говаривал старшина в армии. —

Умников опускают, а дураков отпускают».

Так нам в совке мозги парили,

что все интеллигенты — парии,

даром что был другого мнения Чехов.

Приструнили мы венгров и чехов

(горстка вышла на Красную площадь,

возмущаться на кухне спокойней и проще).

Барды со стадионов рвались на ударную стройку

или в Америку — правда, с обратным билетом

(до и после делая стойку),

или писали про белые снеги,

на станции Зима исходя от неги,

не теряя патриотизма при этом.

В моду вошла романтика костра,

большой дороги, ножа и топора:

«Пошло, милая, нежиться в беседке,

хорошо нам будет в геологоразведке!»

Канули в небытие шестидесятые,

и попали мы все в соглядатаи —

кому-то бросили кость, а кому-то дали по вые.

Потянулись за бугор наиболее передовые,

считалось, что самые достойные

(нужно было, однако, ещё заслужить изгнание,

то бишь любовь народа и Лубянки признание,

либо попасть в число совести узников

или про крайней мере — рефьюзников).

Годы были глухие, застойные,

свобода тайная, анекдоты застольные,

чуден был Днепр, и мирно струился Терек,

и чечен не полз с гранатомётом на берег,

далеко было до Грозного и Чернобыля,

чтоб чужие боялись, мы себя гнобили.

А потом появились новые русские

(но глаза подозрительно узкие),

возлюбили жар холодных числ

больше, чем дар божественных видений,

равно презрев и острый галльский смыcл,

и сумрачный германский гений.

Комсомольцы построили Братскую ГЭС и Бам,

а потом вернулись с Урала

и расчистили силою интеграла

место под солнцем себе и браткам:

поделили по-братски близнецы-братья

и задушили страну в объятьях.

2

Если в первом акте на стене весит плётка,

то в финале не избежать порки.

Сия сентенция, быть может, не находка,

но раствориться в человечестве —

значит жить и умереть в Нью-Йорке:

не надо ездить в Мозамбик и Танзанию,

до Китая — полчаса езды на сабвее,

а оттуда — на запад, беря левее,

попадёшь в Маленькую Италию,

от которой, правда, одно название,

но в ресторанах тамошних трудно хранить талию,

так что хлеб изгнания не всегда горький.

Жить в Нью-Йорке — не избежать порки:

«Город Жёлтого Дьявола», как сказал Горький.

С грешных и праведных равно сдирают шкуры:

всех помещают в плавильный котёл

и вливают азы языка и культуры,

а потом Герион является хмурый

и начинает сдирать три шкуры,

так что не взвидишь белого света

и станешь, как до рождения, гол,

и растет дефицит доверия, любви, иммунитета,

пока поражённые не застынем:

жизнь, словно свечку, задули.

За непохожесть схлопочешь пулю:

с красной банданой не суйся к синим

(чуть не сказал по инерции — к белым).

Если ты занят серьёзным делом —

торгуешь травкой и героином,

ни Отцом не клянись, ни Сыном —

ты сам себе Бог, Авель и Каин,

окаян, неприкаян и нераскаян,

но здесь упражняются в умирании,

философией не отягощая сознание.

Как просто душа расстаётся с телом —

возносится, не моргнув глазом,

и взирает, как сокрушают глупую плоть,

подвергая разнообразным заразам,

пока не смилуется над нами Господь.

* *

*

Любой постскриптум — палимпсест

Ваш искренне-неверный друг

случайный звук

вдруг залетит из дальних мест

и чем случайней

тем отчаянней

слагаются стихи вразброд

взахлеб и на износ

а мысли вслух

идут вразнос

так что захватывает дух

живешь теперь уж не за двух

а за весь свой умолкший род

за всю родню и за народ

чтобы отец и мать воскресли

и потому теперь трудней

рот открывать на склоне дней

но все же думаешь: а если?...

12 июля 2016