Настоящий перевод выполнен для издания, готовящегося к выходу в издательстве «Самокат». Благодарим Ирину Балахонову и коллектив издательства за предоставленную возможность познакомить наших читателей с фрагментами новой версии «Alice’s Adventures in Wonderland».
В
процессе подготовки перевода из
«Алисы...» к печати пришла печальная
весть: не стало Натальи Васильковой —
редактора, переводчика, театрального
критика, постоянного представителя
Евгения Клюева в России. Наталья Федоровна
помогала готовить эту публикацию.
Светлая ей память.
Льюис Кэрролл
(1832 — 1898)
*
АЛИСА В ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ
Перевод с
английского и вступление Евгения Клюева
Я всегда знал, что рано или поздно мне предстоит перевести эту книгу. Знал, переводя Эдварда Лира, знал, переводя кэрролловскую «Охоту на Снарка», знал, работая над монографией «Теория литературы абсурда». Так что я неуклонно двигался к Алисе и тем не менее чуть было не ответил отказом на предложение перевести знаменитую сказку. Сами посудите, шутка ли взяться за текст, переводов которого — видимо-невидимо! Но, подумав, я решил, что совершенно ни к чему конкурировать с кем бы то ни было, а единственное, о чем следует позаботиться, — верность первоисточнику. И хотя сам первоисточник, то и дело провоцируя на новые словесные игры, вроде как требовал от меня неверности, я изо всех сил старался держаться берегов и безответственно не каламбурить. Так что, когда читатель встретит в тексте, например, Черрипаха, пусть наведет справку и узнает, что одним из ингредиентов «фальшивого черепахового супа» (с которым связано имя черепахи из «Алисы в Волшебной стране») нередко бывают томаты черри.
Глава девятая. История Черрипаха
— Ты не представляешь себе, милочка, как я рада нашей встрече, — с чувством сказала Герцогиня, беря Алису под руку и уводя куда-то в сторону.
Алису порадовало хорошее настроение Герцогини, и она решила, что причиной гневливого состояния, в котором та находилась во время их последней встречи на кухне, был, скорее всего, перец. «Когда я стану Герцогиней, — сказала она себе (не очень, правда, на это надеясь), — в моей кухне вообще не будет перца. Супы и без перца бывают вкусными. Может быть, как раз перец и превращает герцогинь в старых перечниц, — продолжала она, увлекаясь новой закономерностью, — а соль... соль делает людей солидными, а горчица — огорченными, а розмарин — разморенными... Ах, достаточно знать только это, чтобы не относиться к людям так строго!»
Она почти забыла, что идет рядом с Герцогиней, и немножко испугалась, услышав, как та шепчет ей на ухо:
— Ты о чем-то задумалась, милочка, даже разговаривать забываешь. Сейчас я едва ли тебе объясню, какую мораль можно отсюда извлечь, мне надо немножко подумать, и…
— А если никакую не извлекать? — осмелилась спросить Алиса.
— Нельзя, милочка, — заторопилась Герцогиня, — мораль, она во всем, если, конечно, мы сумеем ее извлечь. — Говоря это, она придвинулась к Алисе вплотную.
Алисе не понравилась такая близость: во-первых, Герцогиня была очень уродливой, а во-вторых — именно того роста, который давал ей возможность вонзить свой подбородок, и прямо скажем, чрезвычайно острый подбородок, в Алисино плечо. Однако Алиса не хотела быть невежливой и терпела изо всех сил.
— Мне кажется, крокет становится интереснее, — сказала она.
— Определенно, — согласилась Герцогиня, — из чего извлекаем такую мораль: «Любовь, любовь, ты двигатель вселенной!»
— Кто-то говорил, — вспомнила Алиса, — что было бы лучше, если бы каждый из нас занимался своим делом.
— О том и речь! — воодушевилась Герцогиня и, еще глубже вонзив подбородок Алисе в плечо, добавила: — А мораль извлекаем следующую: «Позаботься о смысле — звуки позаботятся о себе сами».
«До чего же она любит извлекать мораль!» — подумала Алиса.
— Рискну предположить, что ты удивлена, почему я не обнимаю тебя за талию, — помолчав, сказала Герцогиня. — А причина проста: я не знаю, насколько пылок твой фламинго. Или все-таки пойти на эксперимент?
— Он вполне может ущипнуть, — предупредила Алиса: ей вовсе не улыбалось участвовать в таких экспериментах.
— Твоя правда, — сказала Герцогиня, — фламинго щиплются, как горчица! Отсюда мораль: «Всякая птица к своей стае летит».
— Вот только горчица не птица, — заметила Алиса.
— И опять твоя правда, — воодушевилась Герцогиня. — До чего же ясная у тебя голова!
— Горчица — минерал, я так думаю, — уточнила Алиса.
— Понятное дело, минерал! — согласилась Герцогиня, готовая согласиться со всем, что говорит Алиса. — Тут рядом есть минное поле, где масса минералов, особенно горчицы. Отсюда мораль: «Плох тот солдат, который не мечтает стать минералом».
— Нет, я вспомнила: горчица — овощ! — воскликнула, не слушая, Алиса. — Это овощ, который совсем не похож на овощ, но все-таки овощ.
— Полностью с тобой согласна, — сказала Герцогиня. — А вот и мораль: «Называй его, как хошь, — он на овощ непохож!» Или, если не нравится, сформулируем это проще: «Никогда не думай, что ты не то, чем кажешься другим, для которых то, что ты есть, или то, чем ты можешь быть, кажется не чем иным, как тем, чем ты был бы, если бы не был тем, что ты есть».
— Пожалуй, я поняла бы это лучше, если бы записала, — деликатно заметила Алиса, — а так... мне трудно присоединиться к тому, что вы сказали.
— Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если бы захотела, — похвасталась явно польщенная Герцогиня.
— Умоляю, не обременяйте себя! —— сказала Алиса.
— О, только не называй это бременем! — воскликнула Герцогиня. — Дарю тебе все, что до сих пор сказала.
«Так себе подарочек, — подумала Алиса. — Слава богу, на день рождения таких не дарят». Но, конечно, она не решилась сказать это вслух.
— Опять задумалась? — спросила Герцогиня, снова вонзая в Алису острие своего подбородка.
— Я имею право думать! — отрезала Алиса, которую все это уже начинало раздражать.
— Еще как имеешь! — согласилась Герцогиня. — И свинья имеет право летать, а мо…
Но на этом самом месте, к великому удивлению Алисы, голос у Герцогини иссяк прямо посередине ее любимого слова «мораль», а ладонь, поддерживавшая Алисин локоть, задрожала. Алиса обернулась и увидела перед собой Королеву со скрещенными на груди руками: та была мрачнее тучи.
— Прекрасная погода, Ваше Величество, — пролепетала Герцогиня.
— Предупреждаю по-хорошему, — взревела Королева, топая ногой, — одно из двух: или вы пойдете прочь, или голова ваша полетит прочь — и куда быстрее, чем во мгновение ока! Выбирайте!
Герцогиня выбрала немедленно и исчезла, как не было.
— Пошли играть дальше? — обратилась Королева к Алисе, которая, не сказав от страха ни слова, проследовала за ней к крокетному полю.
Гости, воспользовавшись отсутствием Королевы, развалились в тенечке, но, едва завидев Ее Величество, поспешно вернулись к игре, ибо, как без обиняков заявила Королева, момент промедления был бы подобен смерти.
Все то время, пока они играли, Королева ни на минуту не прекращала ни скандалить с игроками, ни восклицать: «Голову ему долой!» или «Голову ей долой!» Тех, кого она имела в виду, брали под арест солдаты, которые, разумеется, прекращали на это время быть воротцами, так что через полчаса или около того воротец не осталось и в помине, а все игроки, кроме Короля, Королевы и Алисы, находились под арестом и под страхом смертной казни.
Наконец и Королева прекратила игру: с трудом переведя дыхание, она спросила Алису:
— Ты уже видели Черрипаха?
— Нет, — сказала Алиса, — и даже не знаю, кто это.
— Тот, из кого варят суп... черрипаховый, — объяснила Королева.
— Не видела, не слышала, не пробовала, — отчиталась Алиса.
— Тогда за мной, — приказала Королева, — и пусть он расскажет тебе свою историю.
Когда они двинулись вперед, Алиса услышала, как Король тихо сказал, обращаясь к приговоренным:
— Вы все помилованы.
«Так, а вот это здорово!» — сказала себе Алиса, сильно переживавшая по поводу количества назначенных Королевой казней.
Вскоре они остановились возле Грифона, спавшего без задних ног на солнышке (если вам неизвестно, как выглядит Грифон, посмотрите на картинку).
— Вставай, лодырь, — приказала Королева, — и отведи юную леди к Черрипаху: она должна услышать его историю. А мне пора проследить за казнями, которые я назначила. — И Королева ушла, оставив Алису наедине с Грифоном. Алисе вид этого существа не очень понравился, но она подумала и решила, что оставаться с ним все-таки чуть спокойнее, чем с бешеной Королевой, — и начала ждать.
Грифон сел и стал тереть глаза, потом понаблюдал за Королевой, пока та совсем не исчезла из виду, и, наконец, ухмыльнувшись, сказал наполовину себе, наполовину Алисе: «Более чем забавно!»
— Забавно — что? — поинтересовалась Алиса.
— Не что, а кто... она забавна, — сказал Грифон. — Тут, вообще говоря, сроду никого не казнили — все одни фантазии. Ну, пошли!
«Только и слышу: „Пошли!” да „Пошли!” — думала Алиса, медленно бредя за Грифоном. — В жизни мной так не командовали!»
Довольно скоро они увидели Черрипаха: печально и одиноко сидел он на уступе скалы. А еще через пару шагов Алиса услышала, что он вздыхает так, словно сердце его вот-вот разорвется на части, и ей сделалось страшно жаль беднягу.
— Что его так гнетет? — спросила она Грифона, который ответил почти так же, как и до этого:
— Ничто его не гнетет, всё одни фантазии. Ну, пошли!
И они приблизились к Черрипаху, который смотрел на них полными слез глазами, но молчал.
— Эта юная леди, — сказал Грифон, — просто умирает как хочет услышать твою историю.
— Сейчас расскажу, — глухо промолвил Черрипах, — сядьте и не разговаривайте, пока я не закончу.
Они сели на землю, и несколько минут все молчали, что сильно удивляло Алису. «Не знаю, как насчет закончить, — думала она, — а с начать у него явные трудности».
— Когда-то, — выговорил наконец Черрипах с глубоким вздохом, — я был не черрипахом, а самой настоящей черепахой.
После этих слов снова наступила тишина, изредка прерываемая Грифоновыми «кхе-кхе-кхе» и тяжелыми вздохами Черрипаха. Алису так и подмывало встать и сказать: «Спасибо, сэр, за вашу интересную историю», — но она не переставала думать о том, что хоть какое-то продолжение непременно должно последовать.
— Когда мы были маленькими, — продолжил в конце концов Черрипах уже спокойнее, но все еще вздыхая, — мы ходили в школу на дне моря. Нашей первой учительницей была сильно пожилая черепаха, мы называли ее Паучихой....
— Почему же вы называли ее Паучихой, если она черепахой была? — спросила Алиса.
— Мы называли ее Паучихой, потому что она приходила нас поучить! — ответил Черрипах с раздражением. — Какая-то Вы тупая!
— Постыдилась бы элементарные вопросы-то задавать! — добавил Грифон.
И оба они замолчали, глядя на Алису, которая готова была сквозь землю провалиться. Наконец Грифон сказал:
— Дальше, старина, мы же не на целый день сюда пришли!
И Черрипах заговорил снова:
— Да, мы ходили в школу на дне моря, хоть вам и трудно в это поверить.
— Я не говорила, что трудно! — возразила Алиса.
— Говорили, — сказал Черрипах.
— Придержи язык, — подхватил Грифон, прежде чем Алиса успела ответить, а Черрипах продолжил:
— Наше образование было лучшим в мире, ведь мы ходили в школу каждый день…
— И я каждый день, — сказала Алиса, — так что нечем тут особенно гордиться.
— И на дополнительные занятия? — ревниво спросил Черрипах.
— Да, — кивнула Алиса, — на французский и на музыку.
— А на стирку? — придрался Черрипах.
— С какой стати! — возмутилась Алиса.
— Значит, ваша школа была не так уж хороша! — с облегчением воскликнул Черрипах. — У нас в конце счета за обучение писали: «Французский язык, музыка и стирка — дополнительно».
— Вам стирка и ни к чему была, — заметила Алиса, — на дне-то морском.
— Да я так и так ее бы не потянул, — признался Черрипах. — Я был только на обязательные предметы записан.
— Какие же это? — осведомилась Алиса.
— Ну, поначалу-то мы, понятное дело, учились чесать и плясать. Потом пошла арифметика, все четыре действия: служение, почитание, ублажение и веление.
— Я никогда не слышала об «ублажении», — не скрыла Алиса. — Что это такое?
Изумленный Грифон всплеснул обеими лапами:
— Ка-а-ак? Не слышала об «ублажении»? — воскликнул он. — Но что такое «раздражать», ты, полагаю, знаешь?
— Да, — неуверенно ответила Алиса — Это значит заставлять нервничать.
— Именно! — сказал Грифон: – Но тогда тебе должно быть известно и что такое «ублажать» — иначе ты просто неуч!
Алисе сразу расхотелось обсуждать этот вопрос дальше, и она, повернувшись к Черрипаху, спросила:
— А что вы еще проходили?
— Значит, так: мистерию, — Черрипах считал пальцы на лапах, — причем как мистерию древнего мира, так и современную, потом мореографию... да, еще мы проходили расставание: нашим учителем по расставанию был старый морской угорь, он приплывал только раз в неделю и преподавал нам расставание с натурой, верчение и возвращение в волчке.
— Это как же... в волчке? — удивилась Алиса.
— Сам показать не могу, — ответил Черрипах, — гибкость потерял, а Грифона такому не учили.
— Меня на классическое отделение записали, там на это времени не было, — объяснил Грифон. — Мой учитель был краб, причем какой... всем крабам краб!
— Жаль, я никогда у него не учился, — вздохнул Черрипах. — Он преподавал Смех и Грех, мне рассказывали…
— Так и было, — подтвердил Грифон и тоже вздохнул.
Тут они оба закрыли лица лапами.
— А сколько у вас обычно длился урок? — сменила тему Алиса.
— Первый урок — сорок пять минут, потом перемена, второй — тридцать пять, перемена, третий — двадцать пять, перемена... ну и так далее, — сказал Черрипах.
— Странно, — проговорила Алиса задумчиво, — а в моей школе все уроки были одинаковой длины.
— Перемена потому и называется «перемена», чтобы все менялось, — заметил Грифон, — иначе можно было бы и без перемен обойтись.
Для Алисы это был такой новый взгляд на слово «перемена», что она даже примолкла. Но потом все-таки опять спросила:
— Значит, последний урок длился всего пять минут и после него можно было идти домой?
— Совершенно верно, — ответил Черрипах.
— А на следующий день все так же было? — поинтересовалась Алиса.
— Довольно об уроках, — решительно сказал вдруг Грифон. — Теперь расскажи ей немножко о том, во что мы играли.
Глава десятая. Кадриль с омарами
Черрипах глубоко вздохнул и приложил лапу к глазам. Он хотел что-то сказать Алисе — и не смог: минуту-другую его сотрясали рыдания. «Прямо как костью подавился», — сказал Грифон, тормоша Черрипаха и хлопая его по спине. Наконец к тому вернулся голос, и он, сквозь слезы, начал:
— Вам, наверное, не доводилось долго жить на дне моря («Вообще нисколько», — вставила Алиса), и вы, наверное, не встречались с омарами... (Алиса заикнулась было: «Как-то раз за обедом я попробо…» — но тут же опомнилась и сказала: «Нет, никогда»), так что вы едва ли сможете представить себе всю прелесть кадрили, когда танцуешь ее с омаром!
— Действительно не могу, — призналась Алиса. — В чем же эта прелесть?
— Сначала, — стал объяснять Грифон, — вы выстраиваетесь вдоль берега в шеренгу...
— В две шеренги! — воскликнул Черрипах. — Причем все вместе: тюлени, там, черепахи и так далее, после чего, раскидав с дороги медуз...
— А это требует времени, — уточнил Грифон.
— ...делаете два шага вперед...
— Каждый делает! Вместе с партнером, с омаром! — закричал Грифон.
— Конечно, — отозвался Черрипах, — ...два шага, значит... потом шлепаешь партнера…
— …и отступаешь тем же омаром, — подхватил Грифон.
— макаром, — поправил Черрипах, — а затем ты забрасываешь этих...
— ...этих омаров! — проорал Грифон, подпрыгнув.
— ...как можно дальше в море...
— …и плывешь за ними! — завопил Грифон,
— …и исполняешь в воде сальто-мортале, — взревел Черрипах, выделывая задними лапами антраша.
— …опять меняешь омаров! — перекрыл его Грифон.
— …опять на берег, и... конец первой фигуры, — закруглился Черрипах, вдруг перестав орать.
И оба, будто не они только что скакали по берегу как сумасшедшие, опечалились, сели на песок и уставились на Алису.
— Похоже, это был очень милый танец, — робко сказала Алиса.
— Хотите увидеть несколько па? — оживился Черрипах.
— Очень хочу, правда! — ответила Алиса.
— Попробуем-ка первую фигуру! — обратился Черерипах к Грифону. — Мы справимся и без омаров, верно? Кто из нас будет петь?
— Ох, давай лучше ты, — сказал тот, — я слова забыл.
И они начали церемонно приплясывать вокруг Алисы, то и дело подходя слишком близко и наступая ей на ноги. Чтобы не сбиться с такта, они размахивали передними конечностями, а Черрипах ужасно медленно и грустно пел:
Щука, щука, щекотуха, позолоченное брю...
Слизняку сказала: «Ну-ка, шевелись, я говорю!
Крабы, раки, угри, сельди — все пришли на бережок:
Будет на море веселье, потанцуй со мной, дружок!
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка, потанцуй со мной, дружок
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка, потанцуй со мной, дружок!
Ах, Слизняк, когда бы знал ты, как приятно, если вдруг
На волну тебя забросит пара сильных, крепких рук!»
«Нет уж, — тот ответил сухо, — искренне благодарю,
Щука, Щука, Щекотуха, позолоченное брю...
Нет уж, нет уж, нет уж, нет уж: брюхоногих, как ни жаль,
Нет уж, нет уж, нет уж, нет уж, не влечет морская даль».
«Какая ж это даль, когда есть берег там и тут,
И та же самая вода, и, ежели не врут,
От Англии до Франции всего один прыжок!
И ну-ка, ну-ка, ну-ка, потанцуй со мной, дружок!
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка, потанцуй со мной, дружок
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка, потанцуй со мной, дружок!»
— Спасибо, очень интересный танец, — сказала Алиса, радуясь, что все наконец кончилось, — а уж песня про щуку просто прекрасна.
— Да, кстати о щуке… Вам, конечно, приходилось видеть щук? — спросил Черрипах.
— Приходилось, — ответила Алиса, — щуку часто подают у нас к сто... — но тут Алиса спохватилась и умолкла.
— Тогда, если сто раз видели, — сказал Черрипах, — мне, полагаю, не стоит ее описывать?
— Думаю, не стоит, — осторожно сказала Алиса. — Щука обычно держит во рту свой хвост и посыпана перцем.
— Насчет перца вы неправы, — не согласился Черрипах, — даже если б он и был, его бы смыла морская вода. Но хвост во рту щука и правда держит, а причина тому вот какая... — Тут Черрипах зевнул, закрыл глаза и попросил Грифона. — Расскажи ей о причине и вообще.
— Причина в том, что щука обожает танцы с омарами, — объяснил Грифон. — Ну ее и бросают далеко в море, а во время полета хвост у нее попадает в рот — и она не может его вытащить. Вот и все.
— Спасибо, очень познавательно, — сказала Алиса. — Я никогда не слышала о щуке ничего подобного.
— Могу еще о ней рассказать, если хочешь, — похвастался Грифон. — Почему, например, ее щукой называют?
— Не задумывалась об этом, — призналась Алиса. — А почему?
— Таково повеление, — торжественно проговорил Грифон.
Алиса была в полной растерянности.
— Ты, скажем, кому подчиняешься? — спросил Грифон. — В смысле... дома кого слушаешься?
Алиса как следует подумала.
— Ну... няню... — сказала она наконец.
— А тут, видишь ли, море. — Голос Грифона сделался глубоким. — Нянь нет, рыбы слушаются щук, и все по щучьему велению происходит.
— Но щукой-то ее почему называют? — не поняла Алиса.
— Так по ее же, щучьему, велению и называют! — воскликнул Грифон.
— Будь я рыбой, — задумчиво проговорила Алиса, — никогда бы не позволила какой-то щуке мной командовать. Сказала бы ей: «Держитесь от меня подальше, с вами я не хочу иметь ничего общего!»
— Рыбы не могут этого сказать, — загадочно ответил Черрипах. — Даже самая мудрая рыба такого не скажет.
— Почему не скажет? — озадачилась Алиса.
— Потому что не может! Знаете выражение «нем, как рыба»?
— Вы имеете в виду, что... — начала Алиса, но Черрипах оборвал ее:
— Я имею в виду то, что говорю.
Это прозвучало обидно, и Грифон сменил тему:
— Ладно, — вмешался он, — Давай-ка лучше расскажи о своих приключениях.
— Я могла бы рассказать только о том, что случилось сегодня, — нерешительно проговорила Алиса, — Нет смысла начинать со вчерашнего дня, потому что вчера я была совсем другой.
— Объясните! — потребовал Черрипах.
— Нет-нет, — тотчас запротестовал Грифон. — Сначала приключения! Объяснять — это слишком долго.
И Алиса стала рассказывать им о своих приключениях — с момента, когда в первый раз увидела Белого Кролика. Сначала она немножко нервничала, потому что оба существа вплотную к ней придвинулись, как-то очень широко открыв глаза и рты, но потом осмелела и продолжила. Слушатели хранили образцовое молчание, пока она не добралась до того, как ей пришлось декламировать Синему Червяку «Скажи-ка, дядя» и все слова вдруг зазвучали по-другому, — тут Черрипах глубоко вздохнул и сказал:
— Это очень странно.
— Да уж, совсем странно, — поддакнул Грифон.
— Слова зазвучали по-другому! — повторил Черрипах в задумчивости. — Хорошо бы она прочитала нам что-нибудь прямо сейчас. Скажи ей, чтобы начинала. — И он посмотрел на Грифона так, словно тот имел право командовать Алисой.
— Вставай и читай «Однажды в студеную зимнюю пору», — скомандовал-таки Грифон.
«Поразительно, — подумала Алиса, — до чего же все тут любят приказывать и заставлять декламировать! Прямо как в школе». Однако ей пришлось встать и читать стихи, хотя в голове вертелась кадриль с омарами.
Слова и тут получились совершенно неправильные:
Однажды в студеную дивную пору
Я из лесу вышел и к месту прирос:
Навстречу, одетый в костюмную пару,
Омар выступает носочками врозь —
В атласной жилетке и с шелковым бантом
Он, весь раскрасневшийся, как порося,
Идет и считает себя элегантным,
Окрестных акул на чем свет понося!
— Это не так звучало, когда я в детстве читал то же самое, — сказал Грифон.
— А я такого вообще не знаю... — произнес Черрипах. — По-моему, полная чушь.
Алиса молча села и закрыла лицо руками, уже не надеясь, что жизнь хоть когда-нибудь вернется в обычное русло.
— Пусть она объяснит! — сказал Черрипах.
— Ничего она не может объяснить, — поспешно сказал Грифон. — Пусть лучше читает дальше.
— Ну хотя бы почему он на носочках? — настаивал Черрипах. — Нет! Почему он носочками врозь?
— Это первая балетная позиция, — пролепетала Алиса, больше всего на свете сейчас желая переменить тему.
— Читай же дальше! — нетерпеливо приказал Грифон, — Со слов «В лесу раздавался топор дровосека...»
Ослушаться Алиса не посмела и начала прерывающимся голосом, хоть и была уверена, что ничего хорошего не получится:
В лесу раздавался топор дровосека,
А в домике рядом (он был однобок)
Старуха чуть слышно скребла по сусеку,
Наскребывая себе на колобок.
Но тут прибежала Лиса-супостатка —
Ей как же такое не быть на пиру! —
И весь колобок сожрала без остатка,
А после, конечно же, съела стару...
— Зачем декламировать всю эту ахинею, — прервал ее Черрипах, — если вы не способны ничего объяснить? Такой белиберды я в жизни своей не слышал!
— Хорошо, оставим это, — смилостивился Грифон, чему Алиса была просто несказанно рада. — Может быть, показать тебе вторую фигуру кадрили с омарами? Или пусть лучше Черрипах споет что-нибудь?
— О, пожалуйста, пусть лучше Черрипах споет! — воскликнула Алиса с таким жаром, что Грифон обиделся.
— О вкусах не спорят! — сказал он Алисе и обратился к Черрипаху: — Спой ей «Незнакомую еду», а, старина?
Черрипах глубоко вздохнул и затянул, изредка всхлипывая:
Пахнет незнакомая еда
Как-то совершенно по-другому.
Так что уж, пожалуйста, всегда
Ешьте то, что хорошо знакомо:
Например, овсянку — это вещь,
Например, телячие котлеты,
Или есть еще на свете лещ —
Ничего вкусней на свете нету.
Овся-а-анка — мой компас земной,
А котлеты — награда за сме-елость,
На тре-е-етье — эклер обсыпной,
И чтоб уже больше не е-елось!
Но забыть по-прежнему нельзя,
Всё, что мы когда-то не доели:
Милого сметанного язя,
Нежные говяжие тефтели.
Овся-а-анка — мой компас земной,
А котлеты — награда за сме-елость...
— Припев целиком! — потребовал Грифон, и Черрипах вознамерился было продолжать, но в эту минуту вдалеке раздался крик: «Суд идет!»
— Вперед! — крикнул Грифон, схватил Алису за руку и сорвался с места, даже не дослушав песни.
— Над кем суд? — тяжело дыша на бегу, спросила Алиса.
Однако Грифон только повторил: «Вперед!» — и понесся еще быстрее, а позади все тише и тише звучала подхваченная ветерком печальная песня Черрипаха:
На тре-е-етье — эклер обсыпной,
И чтоб уже больше не е-елось!
Клюев
Евгений Васильевич родился в 1951 году в
Твери. Филолог, поэт, прозаик, драматург,
переводчик, журналист, художник. Окончил
Калининский государственный университет
по специальности «Русский язык и
литература», впоследствии — аспирантуру
при факультете журналистики МГУ. Ph.D.
Специальность — лингвистическая
прагматика. С 1996 года живет в Копенгагене
(Дания), где преподает русский язык в
Лингвистическом центре, сохраняя связи
с Россией и продолжая публиковать
художественные, научные и публицистические
тексты преимущественно в столичных
издательствах. С переводами в «Новом
мире» выступает впервые.