ПЕРИОДИКА
«АПН», «Букник», «Воздух», «День литературы», «Дождь», «Искусство кино», «Итоги», «Коммерсантъ Weekend», «Литературная газета», «НГ Ex libris», «Нева», «Огонек», «ПОЛИТ.РУ», «ПостНаука», «Радио Свобода», «Русский Журнал», «Свободная пресса», «Теории и практики», «Урал», «Colta.ru», «Firstnews», «Harvard Bisiness Review — Россия», «Interview», «The Prime Russian Magazine»
Ольга Андреева. Язык в поисках настоящего. — «Искусство кино», 2013, № 10, октябрь <http://kinoart.ru>.
«Роман [«Котлован»] только что был напечатан в „Новом мире”, его читали все и страстно искали в нем метафоры для окончательного оформления своих претензий к власти. Роман метафоры аккуратно поставлял, чем сильно обогатил тогдашнюю публицистику. Меня между тем он занимал не столько с политической, сколько с чисто лингвистической точки зрения. Занимал — слабо сказано. Точнее говоря, я его ненавидела. Временной зазор между мной и романом составлял исторически ничтожные лет пятьдесят, а между тем голос „Котлована” звучал по-инопланетному нездешне и по-садистски жестоко. <...> Он по-настоящему выматывал, измучивал и каждые следующие пять-шесть страниц журнального текста стоили мне чуть ли не полного физического истощения».
«Написать „Котлован” и не сойти с ума — это был подвиг. Возможно, спасение Платонова было как раз в понимании того, что он делает. Он-то разгадал секрет, он понимал. Но ведь на этом языке говорила вся страна. И совершенно не понимала того, что говорит на языке преисподней».
Кирилл Анкудинов. Прогулки по журнальному саду. Экскурсия двенадцатая: в океанских глубинах. — «Свободная пресса», 2013, 9 ноября <http://svpressa.ru>.
«Пресса из Москвы в Адыгейскую республиканскую библиотеку по-прежнему не поступает, и наш библиотечный отдел периодики перешел на самообслуживание: посетители-читатели снабжают его теми изданиями, которые сами выписывают. Разумеется, они выписывают (и альтруистически несут в библиотеку) издания особого рода — „Экспресс-газету”, газету „Жизнь”, в лучшем случае, — „Комсомольскую правду” и „Московский комсомолец”, в самом что ни на есть лучшем случае, — „Российскую газету” и „Собеседник”. В майкопских газетных киосках — примерно такая же картина; и на телевидении — то же самое (по крайней мере, на трех главных федеральных телеканалах). Правда, есть канал „Культура”; кто хочет, тот смотрит „Культуру”. А кто хочет смотреть канал „Культура”? Тот же, кто читает литературные журналы в сетевом „Журнальном зале”. Для остальных майкопчан — повсеместная газета „Жизнь”».
«Когда интеллигенты говорят, что „Ольга Седакова лучше Стаса Михайлова” или что „Андрей Битов лучше Дарьи Донцовой”, я нахожу в этом момент культурологического абсурда. Ольга Седакова действительно лучше — для меня как для конкретного читателя; но для меня как для культуролога Ольга Седакова и Стас Михайлов — равноценны. Это — различные проявления единого-совокупного-многообразного русского унгрунда».
Андрей Архангельский. Трудно быть БГ. — «Огонек», 2013, № 46, 25 ноября <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
«1990-е как раз и были золотым временем „Аквариума”. Он был практически единственным человеком в те годы, который вел действительно интеллектуальную жизнь и при этом был популярен, востребован и любим. Одна из его наибольших заслуг — то, что он сделал ум привлекательным тогда, когда в целом ум лежал на полу. Если в 1980-е у него был перестроечный имидж, как у всех, то в 1990-е БГ стал именно популяризатором интеллекта — это был еще один, попутный, неконтролируемый эффект его песен. Боюсь, он был и единственной этикой 1990-х; он сделал то, что должна была бы сделать церковь и не сделала,— произвел апгрейд основных заповедей, перевел их на современный язык. Причем ему удалось соединить веру и свободу, это редкий случай».
«Если читать его стихи как книгу о новейшем времени — которая, конечно, пока не написана, — то она и будет самым живым, умным и точным свидетельством эпохи. Таков его странный талант, который совпал с кризисом реализма: реальность больше не описуема с помощью единственного языка; автор больше не может поставить себя на твердую ногу. Тут нужно шататься и падать. Действительность можно описать, только находясь между логикой и абсурдом, как будто бы забыл язык и бредишь».
«Если попытаться подвести творчество БГ под какую-то философскую базу, суть будет та же, что и у Сартра: мы обречены на свободу».
Архивация современности. Александр Еременко. В издательстве «Фаланстер» выходит Полное собрание сочинений Александра Еременко — одного из самых заметных русских поэтов конца ХХ века. COLTA.RU публикует его автобиографию из этой книги. — «Colta.ru», 2013, 14 ноября <http://www.colta.ru>.
«У профессиональных литераторов бывают такие периоды, когда они ничего не пишут, они называют это „кризис”. Я в свое время перестал не только активно печататься, но даже и писать. Некоторое время назад вышла подборка моих стихов в „Знамени”, и какой-то парнишка написал отзыв, что типа лучше бы и не было этой публикации — не знаю, что он имел в виду, чтобы мой образ сохранить светлый или что я деградировал в этих стихах… А у меня такое было — ну не пишется и не пишется, у меня и так много зависимостей, почему я должен так зависеть, чуть ли не убиваться, от собственных способностей? В последнее время я пишу не так много, как раньше. Пишу такие стишки, которые кто-то может воспринять и как хулиганские. Сейчас у меня много незаконченных стихотворений» (Александр Еременко. О себе).
См. также: Ирина Сурат, «Неправильное слово. Вопрос о Еременко» — «Новый мир», 2013, № 8.
Бывший первый зампред КГБ Филипп Бобков: о сходствах Путина и Андропова, высылке Бродского и о том, почему он не посадил бы Pussy Riot. Эксклюзив «Дождя». Первое телеинтервью. Часть 1. — Телеканал «Дождь», 2013, 28 ноября <http://tvrain.ru>.
Говорит Филипп Бобков: «Если возвращаться к Бродскому просто так, как я его помню — кроме всего прочего, какой он там был, какой есть — он вел себя так, как ему надо было, и хотел себя именно так вести. Это неинтересный человек. <...> И я, между прочим, большого поэта и большого таланта в нем никогда не видел, даже когда он уехал».
Владимир Бондаренко. Нотой выше, или Величие замысла. Иосиф Бродский в двойном шоу жизни и поэзии. — «НГ Ex libris», 2013, 14 ноября <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.
«29 ноября 1963 года, ровно 50 лет назад, газета „Вечерний Ленинград” напечатала статью „Окололитературный трутень”, подписанную Лернером, Медведевым и Иониным. В этом фельетоне Бродского клеймили за „паразитический образ жизни”. Переврали в фельетоне все».
«Может быть, и встречи с Анной Ахматовой были ему нужны, молодому застенчивому поэту, чтобы понять, как надо себя вести, как надо держаться великому поэту. Ахматова не была поэтическим наставником Иосифа Бродского, она была учителем его ритуальности общения. Виктор Кривулин вспоминал: „Я видел, что Бродский следил за тем, как Ахматова произносила слова, переводила любую житейскую ситуацию в план речевой и в план поэтический за счет артикуляционной метафоры, за счет жеста, который становился словом…”»
«В этом акте моей жизни я все делаю в полусне». COLTA.RU публикует фрагменты поздних дневников Елены Шварц. — «Colta.ru», 2013, 26 ноября <http://www.colta.ru>.
«В петербургском издательстве „Пушкинский фонд” выходит пятый том Сочинений Елены Андреевны Шварц (1948 — 2010). В него войдут тексты, несобранные и неопубликованные при ее жизни, — и, в частности, дневники, которые она вела в разные годы. COLTA.RU публикует фрагмент дневника 2007 года. Благодарим Кирилла Козырева, предоставившего нам его текст».
«15 июля 2007 г. <...> Сегодня какой-то мужик лет сорока назвал меня бабушкой. Какая ж я ему бабушка… Помню, как мне было больно, когда маму стали так называть, и теперь больно. Когда мы осознаем себя как личность, мы принимаем ее вместе с качеством юности как принадлежащим нам вместе с „я”, а старость осознается как чуждое, привходящее… „Униженье старости растет на шипах при каждом повороте”».
Евгения Вежлян. «Не считать себя поэтом, чтобы остаться человеком». Беседу ведет Наталия Санникова. — «Урал», Екатеринбург, 2013, № 11 <http://magazines.russ.ru/ural>.
«От позиции поэта я решила отстраниться, потому что не получаю признания этой позиции. Если человек не получает признания того, что он — поэт, если это никак не отражается в зеркале внешней действительности, он в итоге впадает в некоторое иллюзорное существование. <...> Я же вижу, как многие литераторы снедаемы этой самопрезентацией как болезнью: не могут говорить ни о чем, кроме собственного творчества, требуют постоянно признания. Мне кажется это неприемлемым этически. Поэтому я решила, что не буду считать себя поэтом, для того чтобы остаться человеком».
«Новая эпоха вырабатывает иные формы литературной публичности. С одной стороны, литература интегрируется в площадки entertainment’а, начинает комфортно чувствовать себя на театральных подмостках или там, где выставляется современное искусство. С другой — на собственно литературных площадках все больше, мне кажется, ценится не собственно демонстрация текста, а рефлексия, разговор. Есть какая-то существенная потребность в осмыслении накопленного литературой (кстати, это тоже верный признак того, что что-то заканчивается). <...> Уходит эпоха изолированного и самодостаточного литературного сообщества, которое не требовало для своего оправдания больше ничего, кроме факта, что вот, мы собрались и почитали стихи, и в силу этого мы существуем».
Евгений Водолазкин. О юродстве. Заметки на полях романа «Лавр». — «The Prime Russian Magazine», 2013, на сайте журнала — 26 ноября <http://primerussia.ru>.
«Это именно уход, потому что выбравший такую стезю обычно покидал родные края и юродствовал там, где его никто не знал. Он „умирал для мира” — не только для того мира, в котором жил прежде, но и для того, в котором оказывался: придя в чужую землю, юродивый уже не становился ее частью. Потому лишь на первый взгляд может показаться удивительным то, что некоторые русские юродивые по происхождению не были русскими и пришли к нам с Запада. Прокопий Устюжский, как повествует его житие, пришел на Русь „от западных стран, от латинска языка, от немецкия земли”. Иноземцами именуются в житиях также юродивые Исидор Твердислов и Иоанн Власатый».
«Меня порой спрашивают, представляют ли собой современные перформансы проявления юродства. Нет, отвечаю я: они лишены духовного смысла, без которого нет юродства. Юродивый буйствует, „бежа славы от человек”, в то время как представители арт-богемы от славы не бегут. Как раз наоборот: они изо всех сил к ней стремятся. И насмехаясь над миром днем, ночью его не оплакивают».
Борис Гройс. Труженики искусства: между утопией и архивом. — «Искусство кино», 2013, № 10, октябрь.
«Так что, несмотря на многочисленные жалобы о необозримости Интернета, его тотальный обзор никому не нужен: пользователи ищут особой, специальной информации и со спокойной совестью игнорируют все остальное. Тем не менее наше отношение к Интернету определяется ощущением, что он как целое необозрим: мы склонны думать о нем в терминах бесконечного информационного потока, трансцендирующего пределы нашего индивидуального контроля».
«Но фактически Интернет — вовсе не место циркуляции информационного потока; это машина, которая останавливает и обращает вспять этот поток. Необозримость Интернета — миф. Материальный медуим Интернета, обеспечивающий его функционирование, — электричество. А ресурсы электричества ограничены. Так что Интернет не может поддерживать бесконечные информационные потоки. Интернет базируется на конечном числе кабелей, терминалов, компьютеров, мобильных телефонов и других единиц оборудования. Действенность Интернета базируется именно на его конечности, а следовательно — обозримости. Поисковики типа Google наглядно это демонстрируют».
«Сегодня много разговоров ведется о расширении зоны [несанкционированного] слежения, особенно через Интернет. Но слежка не есть нечто внешнее по отношению к Интернету или какоe-то специфическоe использованиe Интернета. Интернет по самой своей сути — машина слежения. Он разделяет поток информации на мелкие, легко находимые и трансформируемые операции и таким образом подставляет каждого пользователя под слежку — реальную или вероятную».
Владимир Губайловский. Письма к ученому соседу. Письмо второе. Может ли машина мыслить? — «Урал», Екатеринбург, 2013, № 11 <http://magazines.russ.ru/ural>.
«Google представляет собой гигантский компьютер, который по своей вычислительной мощности превосходит любой другой суперкомпьютер, существующий в мире, и превосходит многократно. <...> Возможно, слухи о близком создании искусственного разума и не подтвердятся, но то, что каждый из нас, вводя в Google поисковый запрос, вероятно, участвует в процессе обучения этого разума, впечатляет и в кого-то вселяет надежду, а в кого-то — тревогу».
«Гумилеву в голову бы не пришло отрицать существование русских». Беседу вел Игорь Панин. — «Литературная газета», 2013, № 46, 20 ноября <http://www.lgz.ru>.
Говорит Сергей Беляков: «Но [Лев] Гумилев там быстро выучил таджикский, надел чалму, выучился ездить на верблюде. И, как он вспоминал позднее, никто его не обижал. А вот теория Гумилева показывает, что народы часто не могут ужиться в мире потому, что их этнические традиции несовместимы. И если Лев Николаевич находил общий язык с тюркскими и монгольскими народами, то это не означает, будто и миллионы русских людей тоже легко его найдут. Как история, так и наше время показывают, что Гумилев был, так сказать, счастливым исключением».
Григорий Гутнер. Лингвистическая катастрофа: опасная погоня за ясностью и «новый стоицизм». — «Русский Журнал», 29 ноября <http://russ.ru>.
О книге Михаила Аркадьева «Лингвистическая катастрофа» (СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2013).
«Мы должны принять существование языка как факт, от которого невозможно абстрагироваться, который нельзя вынести за скобки. В противном случае мы вынесем за скобки самих себя, устранив тем самым всякую возможность что-либо абстрагировать и выносить за скобки. Это наше положение в языке выражается, в частности, в том, что невозможно построить теорию происхождения языка. Строя такую теорию, мы сами будем оставаться в языке, пытаясь одновременно от него абстрагироваться. В результате то, что мы объясним, будет не языком, а абстрагированной от языка знаковой системой. Язык же останется при нас, в наших попытках произвести такую абстракцию».
«Основная теоретическая гипотеза автора [Михаила Аркадьева] состоит в том, что существование в разрыве в равной степени неизбежно и непереносимо. Этим объясняются все перипетии человеческой истории и культуры. Непереносимость разрыва заставляет искать способы его ликвидации. Все формы культурной жизни так или иначе обусловлены ностальгическим стремлением к единству».
«Однако ни одна такая попытка, оставаясь человеческим действием, не может быть успешной. Все они осуществляются в языке и посредством языка, а потому вновь и вновь возвращают человека к исходному разрыву. Единственный выход может состоять лишь в избавлении от человечности как таковой, т. е. в ликвидации человека как человека. В конечном счете, речь идет о его уничтожении. И это радикальное решение также постоянно осуществляется в истории».
Дорога и тропа: Ахматова и Маяковский. Беседу вели Борис Парамонов, Иван Толстой. — «Радио Свобода», 2013, 10 ноября <http://www.svoboda.org>.
Говорит Борис Парамонов: «На этом примере самое интересное показать — почему Маяковский, такой живой и современный, такой энтузиаст социализма, в разгар его строительства покончил с собой, а Ахматова, из этой современности демонстративно выпавшая, сумела победить, остаться живой, и не стихами только пережить своих гонителей. Это большая культурная тема».
«Я, конечно, не могу сказать, что „Реквием” — неудачные стихи. Но главное тут не в том, что это стихи, — это поступок. Вызов, свидетельство победы поэта. Вот как „Доктор Живаго” у Пастернака. Ценность в этом больше этическая, нежели эстетическая. Это не те стихи, которые, так сказать, конгруэнтны самой кошмарной судороге советской эпохи. Они слишком для этого классичны, классицистичны. Их строй, их звук не соответствует реалиям времени, словарю времени, который явно не словарь Ахматовой. Ну, мыслимо ли у нее слово „управдом”? Или вот это: „Ни день, когда пришла гроза, Ни час тюремного свиданья”. Это ведь похоже на грозу в начале мая, а вместо „тюремного” просится слово „заветного”. Почти что Фет, даже не Тютчев. <...> Это крупное событие в жизни Ахматовой, да и в жизни советской интеллигенции, выходившей из ступора сталинских лет, событие в истории советского общественного сознания — но не в истории русской литературы, поэзии».
«Ахматовой было где жить и чем жить. У нее была великая страна обитания. Такой страны не было у Маяковского. Он жил в Утопии — стране, не существующей по определению. И все-таки я, идя за Чуковским, могу указать, где сошлись Ахматова и Маяковский: в Платонове, в Андрее Платонове».
«Если мы сможем математически описать музыку, то поймем, как работает наш мозг». Марина Корсакова-Крейн о восприятии музыки. Беседу вела Sasha Borodinova. — «Теории и практики», 2013, 8 ноября <http://theoryandpractice.ru>.
«Скорее всего, у музыки и разговорного языка один и тот же корень. На этом намекают работы Джакомо Риццолатти, итальянского ученого, который, кстати, говорит по-русски (его мама родилась на Украине). Риццолатти стал известен благодаря исследованиям в области зеркальных нейронов: это те нейроны, которые активизируются во время обозрения целенаправленных действий. Зеркальные нейроны еще называют „нейронами симпатии”. Так вот, Риццолатти и его коллеги считают, что язык появился, когда определенные сложные звуковые сигналы стали ассоциироваться с определенными предметами и действиями. У музыки и речи один корень — звуки, издаваемые голосом. Когда произошла бифуркация (раздвоение) этого корня, то, с одной стороны, появилась лингвистическая определенность — конкретные звуковые символы для конкретных предметов и действий, а с другой стороны — мелодии. В обоих случаях присутствовал голос. Символическо-лингвистическое направление голосовой деятельности в итоге породило язык, а ее эмоциональная составляющая породила музыку».
«Жизнь и так нелегкая, зачем ее усложнять?» Беседу вела Анна Немзер. — «Букник», 2013, 22 ноября <http://booknik.ru>.
Говорит Вера Мильчина: «<...> утверждать, что мы можем узнать, как все-таки было „на самом деле”, и немодно, и самонадеянно. В общем виде я бы сказала так: узнать не можем, а стремиться должны. Я вернусь к вашему предыдущему вопросу: как узнать, когда источник врет? Ну, во-первых, тут тоже действует презумпция доброго имени и никуда нам от этого не деться. А еще есть то, что можно было бы назвать „углом отклонения”. Вот газеты (что старые, что новые); казалось бы, они сообщают объективные факты (ну или, во всяком случае, должны это делать). Но в своем времени мы хорошо знаем, в какую сторону та или иная газета (или тот или иной канал телевидения) эти самые факты „склоняет” и отклоняет. Примерно как когда сейчас определяют, сколько народу пришло на оппозиционный митинг: если полиция сказала 10 тысяч, а „Эхо Москвы” сказало 60 тысяч, значит, тысяч 30—40 точно было. Кстати, нечто подобное описано Бальзаком в блестящей „Монографии о парижской прессе” (которую я перевела на русский язык). Он там пародирует стиль парижских газет разных направлений и показывает, как бы они описали одно и то же происшествие: одни восторгаются, другие возмущаются; впоследствии, кстати, выясняется, что происшествие это, собственно, не произошло, а было выдумано одним из газетчиков; но дело даже не в этом, а в том, как каждый отклоняется от голого факта. Ну, значит, нужно сравнивать по возможности несколько синхронных описаний одной и той же реальности и, зная примерно характеры и убеждения пишущих, угадывать, в чем и куда они „отклонились”».
Интервью Данилы Давыдова. Беседу вела Линор Горалик. — Журнал поэзии «Воздух», 2013, № 1-2 <http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh>.
«Для меня всегда был понятен удивительно необщепризнанный тезис: „С человеком можно сделать все, что угодно”. Также для меня всегда были важны маргинальные опыты познания, связанные с новой антропологией и трансформацией человека, — от Д. А. Пригова и Дмитрия Булатова до попсовой фантастики. Тело не может быть исправлено — оно проблемно само по себе, как наличие. Я что-то не замечал, чтоб исторические культуры, в которых сакрализировалось тело, этим разрешили гносеологические и онтологические проблемы. Именно этот зазор между невозможностью преодоления тела и любовью к нему, родному (это не Брат тело, это тоже „я” — физиология создает сознание, я склонен максимально быть материалистом, пока не припрет) порождает заряд энергичной неуверенности, из которой порой может выползти, например, стишок».
«Кажется, у меня-то любовной лирики особенно нет? Или есть? Если есть (в чем я категорически не уверен) — то это, конечно, риторическая ситуация, ценная и в быту, и на производстве. Не говоря о том, что тематизация лирики вообще сомнительна: есть чистая репрезентация того самого расколотого, отсутствующего или фантомного „я”, у ипостасей которого могут быть свои интересы, вовсе не совпадающие с интересом автора (и у него могут быть свои интересы, но это уж его личное, автора, дело)».
Юрий Кублановский. «Двух станов не боец». Поэт, публицист, искусствовед о девяностых, нулевых и судьбах России. Беседу вел Сергей Шаргунов. — «Свободная пресса», 2013, 15 ноября <http://svpressa.ru>.
«„Ну, Юрий Михайлович, нового Гумилева мы из вас делать не будем, но лагерь вам обеспечен. Если хотите — уезжайте”, и помогли мне, какие-то сняли налоги с меня, отъездной налог. <...> Я, так сказать, 3 октября 1982 года оказался в Вене… Прекрасно помню это, да, тогда только-только скончалась прекрасная актриса, кстати, ее своей любимой актрисой называет и Владимир Путин — Роми Шнайдер, всюду висели ее портретики в траурной рамке. А через несколько недель, когда я сидел в Вене и дожидался приглашения от Иосифа Бродского, чтобы поехать в Штаты, я вышел, и вместо привычного портретика Роми Шнайдер, в табачной лавке в траурной рамке висел портрет Брежнева. Я прямо, у меня отвисла челюсть, думаю — стоило уезжать, прожить при бровастом два с лишним десятилетия, те времена, потом стали называть „времена застоя”, чтобы через три недели после моего отъезда он скончался. Пришел к власти Андропов, еще никто не знал, что он смертельно болен, казалось, что это всерьез, надолго, и будут по-новому закручены гайки, но мне из Вермонта написал Александр Исаевич Солженицын: „Через 8 лет вернетесь в Россию”. Как в воду глядел — ровно через 8 лет я действительно вернулся».
«Мне кажется, во-первых то, что я говорил выше — что эту цивилизацию сменить почти невозможно, что никто не пойдет на то, чтобы начать развивать идеологию самоограничения, а во-вторых я убежден, что будет просто передел мира, и будет уже в середине века. Вот мое поколение, послевоенное — самое халявное, мы же не пережили ни коммунистических репрессий, ни войн. Собственно, вот я — жизнь может быть и непростая, но я не испытывал никаких физических пыток, связанных с войной перегрузок, которые были у наших отцов и дедов — прожил на халяву, можно сказать. Вот боюсь, что если не моим детям, то уж моим внукам наверняка, увы, придется столкнуться с такими испытаниями, по сравнению с которыми могут померкнуть и испытания 20 столетия, первой половины его».
Виталий Куренной. «Апеллируя к самобытности России, вы открываете ящик Пандоры». Научный редактор журнала «Логос», философ и культуролог Виталий Куренной рассказал T&P о большевистской культурной революции и теневых формах отчуждения общества от государства. Беседу вел Иосиф Фурман. — «Теории и практики», 2013, 8 ноября <http://theoryandpractice.ru>.
«Издательство РОССПЭН сейчас публикует некоторые соответствующие архивы ЦК, которые переполнены кляузами, запросами, доносами, разыгрывающими революционную риторику и т. д. Это была реальная доносительская помойка. Вот Михаил Шемякин в одном из своих последних интервью говорит, что КГБ в свое время спасло его от тюрьмы, дав возможность выехать из СССР, когда офицер госбезопасности ему прямо сказал: на вас каждый день идут доносы и кляузы коллег по Союзу художников, мы будем вынуждены вас посадить, так что езжайте-ка отсюда, выживайте там. Творческое сообщество деятелей культуры — это, конечно, отдельный вопрос».
«Вообще, я бы сказал, что изъятие пропаганды продолжает восприниматься довольно значительной частью этого культурного сообщества как некая временная пауза. Немного жутковато от того, что оно готово и только и ждет каких-то пропагандистских сигналов. Интервьюируешь какого-нибудь члена провинциального творческого союза, так обязательно проскользнет — где же госзаказ на наше творчество?».
«У нас ведь страна унылая — в простом эстетически-визуальном смысле. Кстати, у меня есть гипотеза, что это по причине чрезмерной литературности: когда все строится на литературе и вокруг литературы, то окружающий мир как бы неважен — уткнулся в книжку, и переживай себе за Татьяну с Онегиным. А теперь еще и экраны вокруг — там куда веселей картинки. Но это я в порядке юмористического комментария. Но факт остается фактом. <...> У нас не города, а сплошная окраина — недогорода».
Вячеслав Лютый. Наследник древней русской песни. Поэма Юрия Кузнецова «Путь Христа» и ее место в современной литературе. — «День литературы», 2013, № 11, ноябрь <http://denlit.at.ua>.
«Очень часто позднее творчество Кузнецова представляется как возмутительное соединение его прежнего, изначально языческого миропонимания и неглубокого, катехизаторского христианства, которым поэт „заинтересовался” на склоне лет. Утверждением этой критической позиции дружно занимаются новоначальные христиане с литературным образованием и клирики-трибуны, совершенно лишенные художественного чутья и вкуса».
«Вместе с тем, вся дохристианская Русь негласно полагается некоей страной-полуфабрикатом, так же как и древние славяне, ее населяющие, ибо только потом, с Крещения, как будто началась подлинная русская история. Эта резекция русского народного сознания, исторической и нравственной правды делает русского православного христианина совершенно беззащитным перед многими церковными нестроениями».
«Когда речь идет о христианском каноне, ни в коем случае нельзя поступаться его строгостью. Но если мы говорим о живом Христе, образ которого до сих пор живет в русских духовных стихах, во внимание должна приниматься вся совокупность слов и мнений, пронизанных любовью к Спасителю и чувством собственного, сокровенного сораспятия с Ним».
Владимир Мартынов. Нужно решать. Календарь майя показывает, что уже пора. Беседу вел Олег Соболев. — «Interview», 2013, 22 ноября <http://www.interviewrussia.ru>.
«Смотрите, композитор — это тот, кто музыку может записать, не слыша нот. А начиная с джаза или с рок-революции, музыка повсеместно наигрывается, а не столько сочиняется. Группа собирается, кто-то начинает струнку дергать, кто-то еще что-то делать. Музыка как пластилином лепится. Это совсем другой метод, и на него как раз современная звукозапись ориентирована. И сейчас, хотя люди ощущают себя по инерции композиторами, они уже пользуются совершенно некомпозиторскими методиками».
«Почему я занимаюсь написанием книг? Недостаточно музыкальной деятельности. Книги начали рождаться, потому что мне захотелось кое-что объяснить. А сейчас одно комментирует другое — и непонятно, что комментирует, а что является предметом комментария. Текст музыкальный комментирует литературное сочинение — или наоборот? Кстати говоря, Opus Prenatum — тоже часть единого такого проекта. До этого шел Opus Posth — грандиозная зона, время, которое началось с 1970-х годов и совершенно точно кончилось по календарю майя. Началось время Opus Prenatum. Хватит говорить о том, что кончилось. Будем говорить о том, что начинается».
«Я сходил недавно на Московскую биеннале — ужас и тоска. Ощущение фундаментальной стагнации. Модернистская логика искусства должна отрицать предыдущую. Сезанн отрицал импрессионистов, кубисты — Сезанна и так далее. Если перефразировать лозунг футуристов, то логика наша, по идее, должна быть такой: сбросить Дюшана, Кейджа и Малевича с парохода современности. Но мы эту задачу не решили. Значит, логика должна быть другой — сбросить современность с корабля Дюшана, Кейджа и Малевича. Надо решить заданные ими проблемы — и когда мы их решим, то почувствуем перемены. И это обязательно нужно сделать сейчас».
Николай Набоков. Кусевицкий. Рождество со Стравинским. Главы из книги «Старые друзья и новая музыка». Перевод с английского и примечания Михаила Ямщикова. Подготовка текста и вступительные очерки Евгения Белодубровского. — «Нева», Санкт-Петербург, 2013, № 11 <http://magazines.russ.ru/neva>.
«В следующем поколении Набоковых-литераторов следует назвать историка и генеалога Сергея Сергеевича Набокова, русского бельгийца, кузена В. В. Набокова; был не чужд поэзии и даже печатался как поэт (в Праге, в годы эмиграции) младший брат — Кирилл Владимирович Набоков. Превосходнейшим переводчиком русской классики на французский и английский был недавно ушедший от нас сын писателя — Дмитрий Владимирович Набоков <...>. Единственный же из всех Набоковых, одаренных литературно (с лихвой) и кому, по нашему мнению, вполне удалось избежать тени автора „Других берегов”, был другой его кузен (сын Дмитрия Дмитриевича Набокова, старшего брата отца), композитор и общественный деятель Николай Дмитриевич Набоков (1903 — 1979). Речь идет о книге Н. Д. Набокова „Старые друзья и новая музыка” („Old Friends and New Music”), главы из которой впервые на родине ныне предлагаются читателям журнала „Нева”...» (Евгений Белодубровский).
«Ненависть к чужим прописана в генах». Дмитрий Губин беседует с палеобиологом Александром Марковым. — «Огонек», 2013, № 44, 11 ноября.
Говорит Александр Марков: «А теоретически любая диплоидная клетка при определенных условиях может дать начало полноценному человеческому организму. Клонирование же существует! Но, боюсь, считать любую жизнеспособную человеческую клетку человеком очень неудобно. Например, была в свое время такая пациентка, Генриетта Лакс, у нее был рак, ее культуру раковых клеток стали лабораторно разводить, чтобы ставить всякие опыты... Клетки стали размножаться, у них пошла эволюция, потом они стали случайно заражать другие лабораторные культуры — в итоге получилось самостоятельное одноклеточное существо с человеческим геномом, которое живет своей жизнью, а кое-где уже вышло из-под контроля и способно, например, заразить пробирку, в которой его не сеяли. По имени Генриетты Лакс эта культура называется HeLa, и ей даже видовое название присвоили. Смешно, но логично».
«Сейчас это самостоятельный вид организмов, бодро живущий в лабораториях по всему миру. Общий вес этих живых существ давно превосходит вес несчастной Генриетты Лакс, которая в 1951 году умерла. То есть ее более 60 лет как нет, а ее клетки живут и процветают! Но считать эти клетки человеком было бы странно. Хотя если мы клетки HeLa должным образом модифицируем, поисправляем мутации — можно будет и из них сделать человека. Непреодолимых препятствий нет. Поэтому кого считать человеком — это вопрос, определяющийся на основе общественного договора в рамках конкретной культуры конкретной эпохи».
«Несоветское произведение страшнее, чем антисоветское». Интервью с историком литературы Олегом Лекмановым о специфике советской литературы и влиянии политики государства на творчество писателей. Беседу вел Ивар Максутов. — «ПостНаука», 2013, 28 ноября <http://postnauka.ru>.
Говорит Олег Лекманов: «С 1986 по 1992 или 1993 год было напечатано огромное количество текстов, которые были в загашниках, не то что они убили последующую литературу, но надо сказать, что они ее довольно сильно дискредитировали. Когда открываешь „Новый мир”, а там печатается „Котлован” Платонова, а рядом печатается современный писатель. Каково этому современному писателю рядом с „Котлованом”? А может, еще Мандельштама какой-нибудь стишок. Такое печатанье сыграло не только положительную роль. Оно отчасти задавило современную русскую литературу».
Под маской сверхчеловека. Яблоко Евы и чаша поэта Юрия Кузнецова. Беседу вела Марина Струкова. — «НГ Ex libris», 2013, 14 ноября.
17 ноября 2013 года исполнилось десять лет со дня смерти поэта Юрия Кузнецова. Говорит Сергей Куняев: «Короткий эпизод из личного общения: только появилась напечатанная в журнале часть поэмы „Путь Христа” — „Сошествие в ад”. Захожу в кабинет Кузнецова. Решил пошутить. Говорю: „Что, Юрий Поликарпович, пошли по следам Данте?” Он даже не улыбнулся. Более того, не повернул головы. Смотрел перед собой, я видел, как напряглись скулы, лицо побелело, и он, будто досадуя на мелочность вопроса, на мое полное его непонимание, произнес буквально так: „Данте?.. — и после тяжелой свинцовой паузы: — Данте мелко плавал по сравнению со мной”».
Ирина Прохорова. «У нас в России никогда не пытались поменять отношение к женщинам». Беседу вела Анастасия Михайлова. — «Firstnews», 2013, 15 ноября <http://www.firstnews.ru>.
«Дмитрий Александрович Пригов, долгие годы воспринимавшийся как известный поэт неподцензурной культуры, ведущей фигуры московского концептуализма, в 90-е годы стал писать также прозу, и я опубликовала все его четыре романа. Но когда мы издавали его произведения, было много критики: „Ну, зачем вы это печатаете? Ну, зачем опять Пригов?” Если бы там стояла другая фамилия, все бы кричали, что это — хит. Репутация Пригова-поэта мешала правильному восприятию романов, и они не были тогда прочитаны. Но сейчас я с радостью вижу, как к ним возникла новая волна интереса. Сейчас в „Новом литературном обозрении” готовится 5-томное Собрание сочинений Пригова; уже вышел первый том, который вызвал большой резонанс. Издатель должен обладать терпением».
«Все эти попытки воссоздать цензурные комитеты под прикрытием заботы о духовности и нравственности…. Все эти старания снова приведут к тому, что под запрет попадет все самое интересное, оригинальное и новаторское. А вся пошлость будет спокойно проходить — бессмысленная, бездарная, зато идеологически выдержанная».
Сегодня он играет джаз. Беседу вел Евгений Белжеларский. — «Итоги», 2013, № 46, 18 ноября <http://www.itogi.ru>.
Говорит Алексей Козлов: «Дело в том, что сам бродвей и стиляги тихо сошли на нет со смертью Сталина в 1953 году. В тот период никакого рок-н-ролла и в помине не было, даже в Америке. До нас он дошел лишь после фестиваля 1957 года. А сами стиляги на подпольных вечеринках отплясывали свои танцы под буги-вуги. Должен сказать, что тех, кого обзывали стилягами, было не так уж много — всего несколько десятков человек».
«Большинство слов стиляжного жаргона пришло от одесских блатных и лабухов времен нэпа: берлять, сурлять, вирзать, матрать, хилять, башлять, лажать, кирять, шкары, лепень, клифт, баруха... Новые словечки, появившиеся в послевоенный период, основывались на английских корнях: таек, траузерса, шузня, хеток, джакеток».
Александр Секацкий. Об игре и экзистенции. — «The Prime Russian Magazine», 2013, на сайте журнала — 12 ноября <http://primerussia.ru>.
«Между тем в основах человеческого заложен этот невероятный перевертыш, неразрешимое противоречие, порождающее всю мощь экзистенциального напряжения: игра серьезнее серьезности — так гласит сущностный антитезис. В своих истоках игра есть режим чистой экзистенции, а повседневная серьезность, то есть время, когда не до игр и не до игрушек, представляет режим эксплуатации и амортизации свершившегося одухотворения, великого бонуса, обретенного в игре. Серьезность (нередко — и вполне справедливо — сопровождаемая эпитетом „унылая”) не самодостаточна, ей неоткуда взяться, если она предварительно не наиграна, не наработана игрой».
Сергей Сергеев. Романтический угар. — «АПН», 2013, 15 ноября <http://www.apn.ru>.
«Недавно, в связи с моими научными штудиями, мне довелось пересмотреть некоторые труды знаменитого философа Владимира Соловьева. Две недели, потраченные на это неблагодарное занятие, приходится отнести к наиболее кошмарным периодам моей жизни. Давно я не читал ничего более скучного и несовременного. Интерес разве что вызвало откровенное и бесстыдное шулерство полемических приемов Владимира Сергеевича, но разве в этом должна состоять благая весть, которую якобы несет нам „Пушкин русской философии” (как величают его иные поклонники)? С облегчением закрыв последний (уже не)нужный мне соловьевский том, я — в который раз! — с грустью, готовой перейти в отчаяние, подумал: „Но как такое возможно, чтобы эдакая галиматья могла увлечь русское образованное общество, как возможно, чтобы именно она стала фундаментом отечественной философии начала прошлого столетия”?».
См. также: Сергей Сергеев, «Философствующий шулер» — «АПН», 2013, 21 ноября.
Скончалась Наталья Горбаневская. — «Радио Свобода», 2013, 30 ноября <http://www.svoboda.org>.
«Несокрушимая и легендарная, самоотверженная и хрупкая, артистически капризная и интеллектуально точная, работящая и насмешливая, ребячливая и взрослая, старшая до проповедничества, невероятная подруга младшего поколения русских литераторов-неомодернистов, Наталья Евгеньевна была тем живым человеческим мостом, который соединял диссидентский и художественный протест 68-го и далее с протестным движением в современной России. Она показала молодым современным русским литераторам, что можно быть поэтом и политической фигурой одновременно, в этом нет ничего странного и противоречащего эстетической миссии поэта, эта миссия прежде всего — этическая. Она своим теплым личным присутствием легитимировала артистические походы на Болотную, антипутинские стихи, социальные рисунки и выставки, русский художественный феминизм последнего времени» (Елена Фанайлова, «Живая Горбаневская»).
Мария Степанова. Против нелюбви. О мемуарах второго сорта. — «Коммерсантъ Weekend», 2013, № 42, 15 ноября <http://www.kommersant.ru/weekend>.
«Мемуарная литература второго эшелона (написанная, как правило, много лет спустя, когда выяснилось, что вспоминать все-таки есть зачем) именно сором и промышляет. Она, как правило, занята исключительно личным, ее нервная дрожь — маленькие содрогания забытых обид и антипатий, ее любимая схема „хороший поэт, но мелкий человек”. И это, видимо, правда: всю жизнь соответствовать заданной крупности (Божьему замыслу о себе) редко кому удается».
«Получается, что убедительной ту или иную версию делает хорошо дозированное присутствие грязи, мелкой или крупной ряби, искажающей объект, тем самым приближая его к читателю. Этот эффект стоило бы разглядеть получше, он, как бартовский пунктум, оживляет черно-белую канву официальных биографий: вот она! домомучительница как живая! Но у него есть побочное действие, и его последствия перекрывают поверхностное удовольствие, которое дарит читателю его респектабельный вуайеризм. Мы закрываем глаза на то, что происходящее является недвусмысленным, неприкрытым насилием — и его жертвой становится не герой, не канон, а сама реальность».
«Проблема тут, конечно, в том, что симпатии читателя, может быть, втайне от него самого, на стороне мемуариста враждебного с его острым непрощающим глазом. Он, читатель, имеет на это право: такого рода воспоминания — без тени хрестоматийного глянца — действительно куда занятней. Обида, даже столетней давности, электризует воздух; прямота, с которой выражает себя нелюбовь, подкупает; больше того, она кажется доказательством точности — у изображения появляется экранная двумерность, которая делает его более отчетливым, сфокусированным. Чужая нелюбовь дает нам иллюзию соприсутствия, тайной близости к происходившему (примерно такой, как у соседки по коммунальной квартире, которая знает все обо всех)».
Леон Тахтаджян. «Гоголь — непонятный и загадочный». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2013, 30 ноября <http://www.polit.ru>.
Интервью о книгах с Леоном Тахтаджяном, доктором физико-математических наук, профессором математического факультета университета Стони Брук штата Нью-Йорк, США, ведущим научным сотрудником Международного математического института им. Л. Эйлера в Санкт-Петербурге.
«Может быть „Золотой ключик”, может быть что-то еще. Но, на самом деле, я помню книгу, которая в детстве произвела на меня очень сильное впечатление — это были „Легенды и мифы Древней Греции” Н. Куна. Это первая серьезная книжка, которую я прочел взахлеб. Мне было где-то лет шесть или семь. И с тех пор я очень полюбил античность, стал читать все, что было возможно на эту тему».
«На самом деле, сейчас все мы читаем очень мало, но иногда удается. Я, например, читаю Пелевина, считаю его великим писателем, а его роман „Чапаев и Пустота” — шедевром мировой литературы».
Фрондер. Беседу вел Александр Юсупов. — «The Prime Russian Magazine», 2013, на сайте журнала — 19 ноября <http://primerussia.ru>.
Говорит философ Ален Бадью: «Мы еще далеки от ясного понимания того, каковы в современном мире возможные формы воплощения коммунистической идеи, сведенной, с одной стороны, к своему оригинальному, марксистскому значению, и учитывающей, с другой, разнообразный по форме и одинаково трагичный по существу опыт прошлого столетия».
«Вынужден вас разочаровать: я не верю в то, что информатика представляет собой революцию, полезную для человечества. Да, она позволила ускорить процесс общения, обмена данными, но явную выгоду от этого получила лишь капиталистическая система. Информатика дает массу преимуществ тому, кто стремится „на реальной скорости” и „в реальном времени” отслеживать биржевые котировки, действовать быстрее конкурентов или вести бухгалтерию в масштабах огромной компании».
«<...> если передача данных ведет к достижению истины и, следовательно, добавляет новый фрагмент в нашу картину вечности, ее следует оценивать как положительный факт. Если же она лишь ускоряет процесс инфантилизации человечества и сведения деятельности индивида к матрице „наемник?/?потребитель”, лучше замедлить процесс и тщательно выбирать содержание передаваемой информации. С этой точки зрения, возможно, перо, бумага и запечатанное в конверте письмо способны не только встать на один уровень с достижениями информатики, но даже превзойти их».
Сергей Ходнев. Опыт победы над временем. К столетию «В сторону Свана» Марселя Пруста. — «Коммерсантъ Weekend», 2013, № 41, 8 ноября.
«Никакой формалистической тяги „писать красиво” или „писать сложно” у Пруста тоже нет и в помине; он стилист не больше, чем его любимый Толстой, и эти безразмерные периоды с перегруженным синтаксисом ему нужны потому, что только так — не ставя точку и умножая скобки и придаточные предложения — получается адекватнее передать тонкую механику чувств и ощущений. Победа над временем и смертью, спасение индивидуального душевного опыта, причем не в затхлой мемуарной витрине, а целостно, в живом и чувствующем мире, — вот во что целятся все эти извивы и нюансы, не больше и не меньше».
«В частностях мир Пруста демонстративно, почти вызывающе субъективен (подчас кажется, что протагонист убежден, будто вся европейская культура с ее соборами, живописцами и писателями существовала лишь для того, чтобы помочь ему разбираться путем сравнений и случайных ассоциаций с мимолетностями собственного приватного бытия), но получается так, что, в общем-то, он и тотален, и совершенно универсален. Нет такого явления, на которое невозможно посмотреть глазами Пруста, и нет такого человека, который не встретит на страницах „Поисков...” фразы, наблюдения, оборота мысли, которые бы казались скроенными словно по мерке его собственного, индивидуального опыта».
«Чтению очень важно порвать с диктатом медиа и словарем медиа, только в этом случае у него останется шанс». Беседу вела Катя Морозова. — «The Prime Russian Magazine», 2013, на сайте журнала — 6 ноября <http://primerussia.ru>.
Говорит Александр Иванов: «<...> государственная поддержка чаще всего достается крупным концернам: через систему лоббирования, монополизацию сетей, перекупку авторов, захват библиотечного рынка и другие приемы „силового предпринимательства” последние выдавливают из книжного пространства независимых игроков. Поскольку государство мыслит не в категориях культурной политики, а в терминах „культуриндустрии” и „рынка”, оно зачастую просто не понимает того языка, на котором говорят о книгах независимые издательства».
«Вообще-то интерес к премиям неуклонно падает (это видно, например, по Нобелевской премии), но все время искусственно поддерживается медиаресурсами, которые просто не могут писать ни о чем другом, кроме условных „победителей” и не менее условного „успеха”, поскольку сами медиа целиком распяты на образах успеха и „новизны”».
«„Тренды”, „тенденции” — все эти слова предполагают, что книги — это те же медиа, только очень архаичные. Но книги могут восприниматься не только как информационные месседжи, но и как нечто, что не имеет цели информировать, держать в курсе, помогать „быть в тренде” и т. д. Они могут просто нравиться или не нравиться, иногда они в состоянии сделать вам целый день или даже разбить вам сердце».
Что такое музыка стиха? Ольга Седакова о словесной хореографии — и о том, зачем поэту нужно легкое сердце. Беседовала Юлия Рыженко. — «Colta.ru», 2013, 11 ноября <http://www.colta.ru>.
Говорит Ольга Седакова: «Свободный стих, я думаю, дал нам новую возможность: мы можем теперь по-другому отнестись к традиционным регулярным формам. Например, слышать их как цитату: так в полиметрии Елены Шварц звучат фрагменты старого русского хорея или ямба. Ритмическая цитата из классики — ведь это куда интереснее, чем цитата в словах!».
«Что касается рифмы, то у нас мысли о рифме придавали, я думаю, преувеличенное значение. Из всего, что входит в звуковой строй стиха, обращали внимание только на рифму: на краегласие, созвучие последних слов в строке. <...> Я помню, как все стихотворные новации поэтов-шестидесятников — Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной — сводили главным образом к тому, что они ввели новую рифму, неточную (ассонансную) и изобретательную. В то время было просто по этому признаку отличить „прогрессивных” поэтов от „ретроградов”: прогрессивные молодежные поэты пишут с неточными рифмами, а старые ретрограды — точными».
«О „своем времени” столько предрассудков! Л. Толстой где-то в „Войне и мире” заметил, что ограниченные люди особенно охотно говорят о „нашем времени”, потому что думают, что они-то понимают его в совершенстве. А наше время, как и любые другие времена, полно вещами, невидимыми для обывателя, такими, о которых он и не предполагает. Думаю, большинство современников Данте (за редкими исключениями) не знали, что они современники Данте, и, говоря „наше время”, имели в виду время, в котором нет Данте».
Мариэтта Чудакова. Интервью брала Анна Натитник. — «Harvard Bisiness Review — Россия», 2013, октябрь <http://hbr-russia.ru>.
«Я очень высоко оцениваю состояние современной русской литературы. Появление в Российской Конституции 1993 года знаменательной 29-й статьи, части 5-й с потрясающими для тех, чья сознательная жизнь прошла при советской власти, словами „Цензура запрещается” принесло свои плоды. Сегодня у нас немало хороших и 15—20 очень хороших писателей. Так что, как писал когда-то мой любимый писатель Михаил Зощенко, „Все в порядке, дорогой читатель. Литература продолжается”. Особенно радует русская поэзия. В последние два десятилетия мы переживаем настоящий ее расцвет».
Составитель Андрей Василевский
Опубликовано в Журнале №2