«Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература», «Волга», «Год литературы», «Горький», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Кварта», «Коммерсантъ Weekend», «Литературная газета», «Москва», «Новая Юность», «Новое литературное обозрение», «Палимпсест», «Пролиткульт», «Сюжетология и сюжетография», «Топос», «Формаслов», «Prosōdia»
Ксения Абрамова. «Детство» Л. Н. Толстого в романе Марины Степновой «Сад». — «Сюжетология и сюжетография» (Институт филологии СО РАН), 2023, выпуск 4 <http://www.philology.nsc.ru/journals/sis/index.php>.
«Одним из вариантов проявления в тексте романа Марины Степновой „Сад” цитат, которые становятся словами-сигналами, запускающими процесс расшифровки интертекстуальных отсылок, является первая же фраза, с которой начинается роман: „Что за прелесть эта Наташа!”. Она не только отсылает к одному из основополагающих произведений русской литературы XIX в., что не раз упоминалось исследователями, и предвосхищает появление главной героини романа, девочки Туси, нежданного ребенка четы Борятинских, но и относится к самому творению Льва Николаевича Толстого: эта фраза вложена в уста Надежды Александровны, будущей матери героини, восхищающейся только что прочитанной книгой. Цитаты как будто получают материальное воплощение, мир романа превращается в бесконечную библиотеку, в ней появляются даже книги, которые не могли еще существовать в год выхода „Войны и мира” (как, например, мандельштамовская цитата „Россия, Лета, Лорелея” в рассуждениях о студенте, следившем за княжеской библиотекой), хотя именно этим годом маркировано начало действия романа».
«Прочтение романа „Сад” через призму темы детства, объединяющую героев как бы в единое целое, позволяет увидеть, что „Сад” становится своеобразной пародией на роман воспитания, в нем присутствуют многие темы и мотивы, характерные для жанра Bildungsroman, но все они искажаются, пастишируются. <...> Привлечение повести Л. Н. Толстого „Детство” в качестве „третьего текста” подсвечивает то, что в романе отсутствуют проявления детского сознания главной героини, тема детского восприятия реализуется через окружающих ее людей, а сама Туся превращается в силу, управляющую всеми другими героями, отражает и подменяет фигуру автора».
Андрей Аствацатуров. «Случай на мосту через Совиный ручей» Амброза Бирса и «Катастрофа» Владимира Набокова: проблема влияния. — «Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература», 2023, том 20, № 3 <https://languagejournal.spbu.ru>.
«Набоков, в отличие от Бирса, отрицал любые формы детерминизма и непременной привязанности человека к эпохе, социальному статусу, логике обыденной жизни. В своих текстах он отстаивал индивидуальную свободу человеческого я, свободу воли, идею случая, непредсказуемости, неожиданного поворота событий. Проблему предопределения Набоков переводил из онтологической сферы в эстетическую, обсуждая не людей, а персонажей, и назначая рассказчика верховным судьей и вершителем судеб. Предопределение, как отмечает большинство исследователей, принимает во всех его текстах форму свободно проживаемой судьбы. Учитывая эти мировоззренческие различия обоих писателей, мы, тем не менее, сделаем попытку проследить влияние Бирса на раннее творчество Набокова».
Сергей Баталов. В поисках лирического героя. — «Пролиткульт», № 16, декабрь 2023 <https://prolitcult.ru>.
«Я не случайно столь подробно пересказываю Тынянова. В этих заметках я постараюсь его критерии применить к другим поэтам XX и XXI века. У нас будет одна простая задача — мы будем искать лирического героя. Прежде, чем начать поиски, стоит напомнить, что хотя понятие „лирический герой” и закрепилось как в литературоведении, так и в литературной критике и сейчас легко применяется к творчеству самых разных поэтов, наличие лирического героя — вовсе не имманентное свойство поэзии как таковой».
«Замечу, что следов „лирического героя” также не стоит искать ни у первого, ни у второго поэтического поколения XXI века. Очень похоже на то, что „лирический герой” как осознанная поэтическая стратегия присущ исключительно четвертой фазе поколенческого цикла — странникам, как Блок или Рыжий, у которых идеализм юности соединился со скепсисом зрелости. По большому счету, появление „лирического героя” в практике больших поэтов — знак усталости поэзии, когда новый язык еще не появился, и для выражения новых эмоций пытаются приспособить старые поэтические практики. „Лирический герой” — это всегда немного игра в литературу, даже если эта игра ведется талантливыми, может быть, даже великими поэтами. Но может быть, такой разговор — без масок, даже гениальных — еще интереснее».
Сергей Боровиков. Запятая-23 (В русском жанре-83). — «Волга», Саратов, 2024, № 1-2 (508) <https://magazines.gorky.media/volga>.
«„В ресторане Олеша, сидя за столиком по соседству с Клычковым, громко сказал:
— Квартиры у нас получают всякие контрики и кулачье, а Олеше, сыну человеческому, негде голову приклонить.
Клычков встал, подошел к Олеше и смазал его по щеке.
— Вот тебе за публичный донос, — промолвил он и, выдержав краткую паузу, съездил по другой, прибавив:
— А это тебе за кощунство”. (Николай Любимов. Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний.)
У Сергея Антоновича Клычкова, талантливого писателя, друга Коненкова и Есенина, как повелось с суда 1923 года по шумному делу четырех поэтов, обвиненных в антисемитизме, так и сложилась репутация черносотенца без достаточных на то причин. Я не занимался этим специально, просто сама его близость с Мандельштамом говорит о многом.
Тогда, в двадцать третьем, товарищеский суд ограничился общественным порицанием, но Алексея Ганина расстреляли в 1925-м, Сергея Клычкова в 1937-м, Петра Орешина в 1938-м.
А Юрий Олеша как начал каяться-завидовать, так до конца жизни мужества и не обрел, но литературно скукожился».
Нина Веселова. Владимир Леонович. Уговорить мир быть лучше. — «Год литературы», 2024, 4 января <https://godliteratury.ru>.
«Во всякой литературной эпохе есть авторы звучные, востребованные — и такие, что обречены показаться миру во всей полноте лишь по прошествии времени. Ко вторым, без сомнения, можно отнести поэта и переводчика Владимира Леоновича [1933 — 2014]. Нынешним летом было не слишком шумно отмечено его 90-летие. Вечера памяти прошли на костромской земле — в областном центре и в Кологривском районе, где автор родился и упокоился, а также в Москве в музее Марины Цветаевой. И главным на этих встречах было представление первого наиболее полного, объемом 600 страниц, сборника его стихов под названием „На смерть мы не имеем права”».
«„За труды по обустройству и спасению одной карельской деревни (гати, мосты, крыши, печи, постройка дома и часовни) получил я экологическую премию ‘Водлозерье‘. Иначе, чем через собственный крестьянский пот, не узнать меру вандализма, опустыневшего родину. Горжусь этой премией, как Нобелевкой!” — хвастался он».
Иван Волков. Лирика А. С. Пушкина в восприятии И. С. Тургенева. — «Палимпсест», Нижний Новгород, 2023, № 3 <http://www.palimpsest.unn.ru>.
Среди прочего: «Тургенев подчеркивает название стихотворения, где дан лишь предлог „Къ”, а имя заменено астериском. Рядом на полях он точно расшифровывает адресата: „К Керн-Виноградской”. В имени пушкинской музы Тургенев комбинирует два ее замужества, используя фамилию Керн как прошлое и наиболее известное наименование, прочно связанное с романтическим увлечением поэта, и добавляя Виноградская как обозначение нового статуса, уже без малейшего намека на русскую поэзию. С самой Керн или, как он ее именует, „Mme Winogradski”, Тургенев встретился 15 февраля 1864 г. в ее петербургском доме. В письме к П. Виардо писатель дал ее краткую характеристику в сравнении с тогда же виденным миниатюрным портретом: „В молодости, должно быть, она была очень хороша собой и теперь еще при всем своем добродушии (она не умна) сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться. Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню; мне она показала наполовину выцветшую пастель, которая изображает ее в 28 лет: белокурая, с нежным и очаровательно наивным беленьким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке... немного смахивает на русскую горничную вроде Параши”.
В обоих изображениях — реальном и рисованном — Тургенев отмечает, с одной стороны, действительно привлекательные черты, а с другой — что-то заурядное, не позволяющее считать эту женщину прототипом поэтического идеала и тем более достойной быть музой самого Пушкина. Поэтому вывод его оказывается предсказуемо неутешительным: „На месте Пушкина я бы не писал ей стихов”».
Иван Волков, Кристина Павлович. «Бывают странные сближенья»: «Евгений Онегин» А. С. Пушкина и «Леон» А. В. Никитенко. — «Палимпсест», Нижний Новгород, 2023, № 3 <http://www.palimpsest.unn.ru>.
«Работу над романом „Леон” А. В. Никитенко начал в мае 1827 г. после знакомства с А. П. Керн, откровенное кокетство которой он принял за проявление искренних чувств к нему и сам горячо влюбился. Однако безмятежное упоение любовью продолжалось недолго, а главным его нарушителем явился А. С. Пушкин. Никитенко воспринял поэта не иначе как соперника, но с пониманием того, что равняться с ним ему совершенно невозможно. Именно период странных и непродолжительных романтических отношений с оставившей мужа петербургской красавицей в дневниках и переписке Никитенко запечатлел творческую историю романа „Леон”».
«Первая публикация романа Никитенко состоялась в 1828 г. в альманахе „Полевые цветы”. Здесь были представлены отрывки из романа, названного „Леон и Маргарита, или Предрассудки XIX века”. Свою задачу Никитенко видел в разоблачении иллюзий поколения, которое, по его словам, копирует форму поведения и принципы жизни из популярных романтических сочинений. Способ преодоления подражательной и искусственной романтики — „болезни века” — автор находит в философии как в единственном и „действительном лекарстве против оной”».
«Отрывок из романа „Леон” выходит в то время, когда Пушкин ведет поглавную публикацию „Евгения Онегина”: к началу 1828 г. читатели имели представление уже о половине произведения. Никитенко был в числе тех, кто прилежно следил за выходом новых глав. В своем дневнике (запись от 15 октября 1827 г.) он оставил подробный отзыв о третьей, где Онегин знакомится с Татьяной. Именно выход скромной деревенской барышни на первый план становится для Никитенко стимулом не только для того, чтобы более-менее целостно оформить первые фрагменты своего романа, но и для выпуска их в печать, на суд публики».
Павел Глушаков. Похвала выписке: литературные этюды. — «Знамя», 2024, № 1 <http://znamlit.ru/index.html>.
«Из „диалогов” Пушкина:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа… (1827)
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять. (1829)».
Марина Иванкива. Зачем читать о животных: к вопросу о становлении жанра автобиографии животного в британской литературе XVIII — XIX вв. — «Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература», 2023, том 20, № 3 <https://languagejournal.spbu.ru>.
«История животных будет неполной без художественных автобиографий животных, которые стали популярны в Великобритании, как и в других европейских странах, на рубеже XVIII — XIX вв. Современные исследователи используют различные термины для определения произведений, в которых рассказчиком выступает животное: литературная автобиография животного, литературная автозоография, it-narrative. Авторы первых подобных текстов избегали любого жанрового определения, а зачастую и публиковались анонимно. Мы не обладаем авторизованным наименованием жанра, так как, как пишет Н. Хадсон, романная культура в XVIII в. переживала свое становление, и отношение к слову „роман” было неоднозначным, если не пренебрежительным. Однако в 1877 г. А. Сьюэлл дает своему произведению такое название: „Черный Красавчик: его конюхи и друзья, автобиография лошади. Переведено с лошадиного Анной Сьюэлл” („Black Beauty: His Grooms and Companions, the Autobiography of a Horse. Translated from Equine by Anna Sewell”). Обычно усекаемый при переводе на русский до „Черного Красавчика” заголовок в оригинале содержит жанровое определение — автобиография — и роль самой Сьюэлл в качестве „переводчицы”, что дает нам возможность говорить об авторской рефлексии в рамках этого жанра и использовать в отношении подобных текстов наименование „автобиография”».
«Стоит отметить, что речь была единственным „сказочным” элементом в по-добных автобиографиях. Животные, пусть и говорящие, не рассматривались как элемент неправдоподобного, а выступали на стороне науки, знания, этики и истины».
«Как отмечала Блаунт, все современные истории про мышь всегда будут восходить к мышонку Нимблу из „Жизни и прогулок мыши” Килнер, все истории про ослов — к Джемми из „Приключений осла” Аргус, все истории про лошадей — к Черному Красавчику из одноименной автобиографии Сьюэлл».
Наталья Иванова. Исайя! Исайя! Документальная фантазия в двенадцати сценах. — «Знамя», 2024, № 1.
От автора: «Из цикла „Голоса из тени”. Предыдущие публикации цикла см. № 4 („Фрейденберг, или Сестра моя жизнь”), № 7 („Пунин, или Фонтанный дом”), № 10 („Летом в Париже”). Место действия — Москва, Ленинград, Оксфорд; время — 1945, 1956, 1965».
Юрий Изумрудов. Из архива Бориса Садовского: статья «Философия брака». — «Палимпсест», Нижний Новгород, 2023, № 3 <http://www.palimpsest.unn.ru>.
«Рукопись статьи „Философия брака” находится в фонде Б. А. Садовского в РГАЛИ. Это текст, переписанный рукой неизвестного лица (женщины?), старой орфографией, с некоторыми поправками автора; на последней странице — автограф: „Декабрь. 1923. Н.<ижний Новгород>”. Автограф исполнен карандашом, шатким, неразборчивым почерком. Именно так мог писать в это время Садовской, с трудом удерживая в руке лишь карандаш».
«И далее, подробно и опять же с беспристрастным подходом, Садовской разбирает все эти достоинства, по ходу своего размышления высказывая весьма нелестные суждения об интеллектуальных способностях женщин, особенностях их характера (и суждениям этим отводится концептуально значимое место в структуре философии брака): „Область житейской мудрости для женщин закрыта. Творчества женщины не знают, критической способности у них нет. Художественное чутье или отсутствует, или выражено слабо. Инициативы никакой. <…> Прежде всего женский ум страшно сух и узок. Лишенный крыльев, он может только шагать и то по узкой дорожке. Вот почему бывают женщины математики, филологи, врачи, но нет философов и поэтов. Поэтессы и беллетристки не в счет: это все золотая середина. <…> Женщины лишены не только гения, но и простейших талантов. Они могут лишь рабски подражать мужчинам и следовать за ними по готовым старым путям. <…> Характера в смысле силы воли у женщин нет. А принципы для них не существуют. Женский характер — это хаотическое смешение мелких желаний и побуждений под плотною пеленой лукавства”. Из всех женских достоинств Садовской по-настоящему, философски ценит один такт, воздвигая его на недосягаемую нравственную высоту. Это главнейшее качество женщины, от которого и зависит счастье в браке».
Итоги 2023 года глазами поэтов. Поэты Ольга Аникина, Александр Переверзин, Александр Правиков и Анастасия Трифонова ответили на вопрос Prosōdia о том, какое течение внутри поэзии или атмосфере вокруг нее им показалось наиболее важным в 2023 году и с какими публикациями и именами оно связано. — «Prosōdia» (Медиа о поэзии), 2024, 8 января <https://prosodia.ru>.
Отвечает Александр Переверзин: «Есть ощущение, что поэтическое книгоиздание вернулось на допандемийный уровень, но из-за разрастающейся сегментации большинство авторов не получили должного внимания. Хочу отметить книги Ирины Ермаковой „Медное зеркало”, Владимира Богомякова „Грузди с морозными звездами”, Дмитрия Данилова „Как умирают машинисты метро”, Ростислава Ярцева „Свалка”, Ганны Шевченко „Хохлома. Березы. Абсурд”, Ольги Сульчинской „69 стежков”, Дмитрия Легезы „Бабочка Маруся”; книгу эссе Владимира Козлова „Зачем поэзия”».
«В сентябре умерли один из основателей Премии Андрея Белого Борис Останин и Андрей Тавров, без которого невозможно представить литературный процесс последних двадцати лет, а конец года принес вести о смертях Владимира Строчкова и Юрия Арабова, системообразующих фигурах московского поэтического пространства конца прошлого века».
Григорий Кружков. Сказки Арденского леса («Будь по-вашему, или кому что нравится»). Эссе. — «Новая Юность», 2023, № 6 <https://magazines.gorky.media/nov_yun>.
«Однако самый яркий пример — комедия As You Like It, чей сюжет взят Шекспиром из пасторального романа Лоджа „Розалинда”, причем взят с минимальными изменениями; он сохранил даже имя главной героини — Розалинда (а также ее мужской ипостаси — Ганимеда), и некоторые другие имена. Интересно, что „ограбленный” автор, насколько мы знаем, никогда не высказывал претензий к Шекспиру. Да у него и не было причин быть недовольным: ведь пьеса Шекспира могла лишь повысить интерес к роману Лоджа и увеличить его продажи. То же самое происходит в наше время с удачно экранизированными книгами».
«Вы, конечно, обратили внимание, что до этих пор я называл комедию лишь по-английски: As You Like It. <...> Небрежное название комедии, несмотря на свою простоту (а может быть, благодаря ей) оказывается многоситуативным и многовалентным. Придумать такой перевод, который бы обнимал все эти валентности и все эти ситуации, по-видимому, невозможно. Здесь как раз тот случай, когда круги значений оригинала и перевода — какую версию ни выбирай — не хотят пересекаться не то что полностью, но хотя бы большей частью своей площади. Вот тут переводчику и приходит мысль перекрыть площадь значений оригинала двумя вариантами перевода — и сделать название пьесы двусоставным, подобно названию другой комедии Шекспира, которая хронологически следует за нашей, Twelfth Night or What You Will. Тогда они встанут рядом примерно вот таким образом:
Будь по-вашему, или Кому что нравится (1597 — 1598);
Двенадцатая ночь, или Что угодно (1599)».
Григорий Кружков. Неопознанный объект. Пушкин и Катулл. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2024, № 1 <https://magazines.gorky.media/zvezda>.
«У Пушкина мы находим только одно прямое переложение из Катулла: „Мальчику” („Пьяной горечью Фалерна…”), но упоминаний и отсылок много больше. Кажется, именно Катулл вместе с Горацием и Овидием составляли триаду самых важных для Пушкина латинских поэтов. Велико искушение соотнести их с тремя главными гранями пушкинского поэтического темперамента: Гораций — разумный, величавый, золотая середина; Овидий — элегический, пленительный и в любовных элегиях, и в письмах несчастного изгнанника; Катулл — непредсказуемый, пылкий и мстительный, но всегда непосредственный и открытый. В своем последнем упоминании Катулла в 1836 году Пушкин напишет: „…искренность драгоценна в поэте”. Если уподобить пушкинскую лирику трехмерному пространству, то эти три поэта составят три оси, три главных измерения этого пространства».
Владимир Крупин. Писатель о писателях. Беседу вел Виктор Бакин. — «Москва», 2024, № 1 <http://moskvam.ru>.
«Видите ли, я же в Москву вначале въехал как призванный к служению солдат. Любил ее, бывал и в театрах, и в музеях (нас возили), то есть как-то за три года обтерся. И в родной Мособлпединститут поступил вместе с парнями, тоже пришедшими из армии. Были у нас и москвичи, но они сидели тихо, что с них взять — салаги. <...> И москвичом никогда себя не ощущал. Ни тогда, ни доселе, прожив в Москве 63 года. Остался вятским».
«Вообще, я рад, что фильм [Шукшина] о Разине не был снят. Это же сотрясание престола, кровь, расшатывание России. <...> Может быть, думаю, замысел воплотить не дали силы небесные. Все в руках Господа».
«Я ведь знаю, что те, кто нас называет „деревенщиками”, нас просто не читают. Да мне и не надо».
Лирический герой: до и после. Круглый стол. Участвуют Кирилл Анкудинов, Евгений Абдуллаев, Андрей Коровин, Константин Комаров. — «Пролиткульт», № 16, декабрь 2023 <https://prolitcult.ru>.
Говорит Кирилл Анкудинов: «Для начала отмечу, что лирический герой бывает далеко не во всех лирических текстах. В большинстве стихотворений, относящихся к современной т. н. „актуальной поэзии”, лирического героя нет, поскольку эти стихотворения строятся на самодостаточной образности и представляют собой совокупности образов, подаваемых объективно, без участия героя-нарратора. Во-вторых, само понятие „лирический герой”, введенное в научный оборот Юрием Тыняновым, является недостаточно достоверным. <...> Этот концепт — атрибут модернистской поэзии. Ни для домодернистской поэзии, ни для постмодернистской поэзии он не характерен (по крайней мере, как осознанный концепт)».
Говорит Евгений Абдуллаев: «Считается (и перетекает из статьи в статью), что его автором был Тынянов и впервые оно появилось в его очерке „Блок и Гейне”, конец 1921 года. Это не совсем так. Почти одновременно оно появляется у молодого Бахтина, в работе „К философии поступка” (1920 — 1921). Вообще понятие „лирический герой” как минимум с конца 19 века присутствовало в англоязычной литературной критике (lyrical hero) и во французской (héros lyrique), хотя в последней — в основном в отношении драматургии и оперы. В любом случае, это было не „изобретением”, а скорее калькированием. К тому же с начала 1900-х в русской критике использовалось очень близкое понятие „лирического я” (например, у Анненского). Которое, опять же, было калькой с немецкого Lyrisches Ich, активно использовавшегося тогда в немецкой критике. Или вот еще одно близкое понятие — „лирический субъект”, которое в начале 20-х появляется у Белого. Интереснее другое. Именно понятие „лирического героя”, в отличие от близких ему по смыслу, закрепилось и вошло в активный словарь советской критики».
Литературная критика глазами молодых критиков. Участвуют Ольга Девш, Ирина Кадочникова, Дарья Леднева, Артем Пудов, Михаил Рантович, Филипп Хорват, Кирилл Ямщиков. — «Знамя», 2024, № 1.
Говорит Михаил Рантович: «Плох тот критик, который не мечтает, чтобы хоть формулировка из его рецензий или статей, сопротивляясь разъедающим свойствам времени, не ушла в вечность. Не потому, что он весь из себя такой гениальный, а потому, что, донося нечто верное, ему удается заключить неотменимый договор с гармонией. Только ради этого, по-моему, и следует заниматься литературной критикой. Дело это и одинокое, и похожее на витание в облаках».
«Впрочем, есть те, кто хотел бы спустить ее с небес на землю, чтобы превратить в промежуточный слой социальной коммуникации. Авторам — особенно молодым — вменяется в обязанность общаться с критиками, словно подобное взаимодействие может быть для них благотворно. На таком топливе взлетают абсурдные проекты, в которых семинарская (очень важная) работа смешивается с критическими разборами, а потом результаты свального греха с невинным взором выставляются на публичный ветер. Сами же критики доходят до странных унижений, не верят себе и справляются у авторов, имеют ли они, критики, право на такую-то интерпретацию произведения. Хочется верить, что и эти смешные явления порождены любовью — но если так, то любовью какой-то искалеченной, вроде дисфункциональной связи между членами семейства, когда и чужие границы не замечаются, и собственные достоинство и автономность отрицаются».
Литературные итоги 2023 года. Часть II. На вопросы «Формаслова» отвечают Михаил Бутов, Данил Файзов, Валерий Шубинский, Полина Бояркина, Александр Скидан, Евгений Абдуллаев, Валерия Пустовая, Павел Крючков, Майя Кучерская, Владимир Коркунов. — «Формаслов», 2024, 15 января <https://formasloff.ru>.
Отвечает Михаил Бутов: «Отличительная черта нового поколения прозаиков, уже поджимающего „снизу” устоявшихся знаменитостей, — эмоционально и сюжетно заостренный и при этом, в общем-то, одномерный нарратив. Поминать, как прежде, то Набокова, то постмодернизм здесь повода не дают — что, наверное, и хорошо. Но в русском анамнезе с такого рода литературой не очень, и теперь подошла единственная повествовательная модель — получилось что-то вроде отечественной постстругацкой фантастики. Индивидуальность письма девальвирована, чуть ли не вовсе исключена из рассмотрения. Можно выбрать из премиальных списков пять романов тридцатилетних — и иметь стилистические основания приписать их одному автору (тем более что и истории в них часто схожи — но это уже другая тема). Подчеркну, что говорю не о недостатках отдельных книг, а именно о характерной, на мой взгляд, черте целой литературной генерации. Конечно, из этого ряда есть и много исключений».
Отвечает Валерия Пустовая: «В рассказе Романа Сенчина „Проводы”, опубликованном в „Новом мире”, „если бы” иной природы: он использует параллелизм самой жизни, показывая „другие проводы” добровольца через многолетний семейный опыт провожания отца на рабочую вахту на Севере. Суть в этом слове „другие”, которое позволяет обострить особенность, неповторимость происходящего, — обнажает невозможность приспособиться к происходящему душой и умом, несмотря на вроде бы уже освоенный подобный опыт. Рассказ написан в свойственной Сенчину размеренной интонации, которая утрамбовывает между строчками крик».
Отвечает Павел Крючков: «Многотрудная редакторско-издательская работа филолога и поэта Максима Амелина продолжилась очередными фундаментальными изданиями, — упомяну чудесный том поэтического избранного Ирины Ермаковой „Медное зеркало” и двухтомное собрание сочинений Александра Сопровского (1953 — 1990), которое подоспело аккурат к 70-летию со дня рождения поэта, философа и публициста, основателя легендарной поэтической группы „Московское время”. Представление этой книги в Булгаковском доме (куратор Андрей Коровин), думаю, запомнится тем, кто побывал там, надолго».
См.: Литературные итоги 2023 года. Часть I. — «Формаслов», 2023, 15 декабря.
Ольга Розенблюм. «Плохими методами не построишь хорошее общество». Дискуссии о (не)насилии, политике и бесовщине в московских диссидентских кругах 1960 — 1970-х годов. — «Новое литературное обозрение», 2023, № 6 (№ 184) <https://www.nlobooks.ru>.
«Статья строится на двух основных источниках, в разные годы и в разных жанрах описывающих кружки 1966 — 1967 годов и рефлектирующих понятия „политика” и „насилие”: на интервью c Павлом Литвиновым, с 1966 года активно общавшимся с Виктором Красиным, и на описывающем круг Красина, сопоставляющем его с „Бесами” Достоевского в романе Владимира Кормера „Наследство”, начатом в 1967 году, то есть синхронно происходящим дискуссиям, и завершенном в 1975 году, после кризиса 1972 — 1973 годов, связанного с делом Петра Якира и Виктора Красина».
«<...> Кормер не видит возможности развития этих кружков вне описанных им соблазнов. Тема соблазнов — первый подход к разговору о бесовщине — возникает в самых первых текстах Кормера: в романе „Предания случайного семейства” (1970) и в статье „Двойное сознание русской интеллигенции и псевдо-культура” (1969), где, поясняя принцип двойного сознания, он перечисляет шесть бывших у интеллигенции в разные годы соблазнов: соблазн „музыки революции”, соблазны „сменовеховский”, „социалистический”, „военный”, „оттепельный’, „технократический”».
Юрий Сапрыкин. «История переделывает души». Как человек приспосабливает себя к времени: десятилетия советской истории в «Записных книжках» Лидии Гинзбург. — «Коммерсантъ Weekend», 2024, № 1, 26 января <http://www.kommersant.ru/weekend>.
«В ее [ранних] записях слышен не столько пафос тотального переустройства мира — он был у футуристов поколением раньше, — сколько уверенность в том, что мир может быть рационально познан. <...> „Все, не выраженное в слове (вслух или про себя), не имеет для меня реальности, вернее, я не имею для него органов восприятия”. Мир, который должен быть заключен в слово, — для Гинзбург это не только литература, предмет ее профессионального интереса: это отношения между людьми, тонкая диалектика чувств, невидимое протекание внутренней жизни — и то, как эти неуловимые материи обусловлены временем и обществом. Все это подчинено закономерностям, и они могут быть названы. Вообще, любая реальность для нее реальна лишь до той степени, до какой может быть заключена в рамку — формы, образа или слова. „Безбрежность моря сочинена людьми, не умевшими смотреть и описывать. Море (по крайней мере то, которое я знаю) всегда строго отграничено; края его срезаны твердой окантовкой горизонта. Это если смотреть прямо перед собой, а справа и слева — всегда берега, которые отовсюду кажутся близкими”. В этом предельном рационализме можно увидеть полемику с предыдущей, декадентски-символистской эпохой, которая как раз питала склонность к безбрежности, раздраю и надрыву, — или реакцию на чрезмерную яркость собственного окружения, которое временами слепит глаза. В кругу эксцентриков хочется держаться центра, совпасть с общественной нормой — в 1920-е для Гинзбург это казалось еще естественным и легко выполнимым».
Михаил Свердлов. «Я ранен четырежды, ты — трижды». В чем секрет обаяния детской прозы Аркадия Гайдара? — «Горький», 2024, 26 января <https://gorky.media>.
«В чем секрет этого соединения счастья и тревоги, какова разгадка военной тайны у позднего Гайдара? В последней, отчаянной ставке на то, за что он сам воевал когда-то, — на мировую революцию. В годы, когда даже помыслить о всемирном коммунистическом походе, о планетарной экспансии красного знамени было чревато политической статьей, обвинением в троцкизме, мог ли автор „Военной тайны” отказаться от заветной идеи, по сути религиозной? Для него это было бы равносильно предательству, сдаче — и на что же он поставил? На детей: они у Гайдара хранители великой мечты, они в походе, они совершают экспансию. Динамика истории, ее провиденциальный смысл заключен для него теперь в детских снах, играх и сказках у костра; ведущей исторической силой теперь является „Первый октябрятский отряд имени мировой революции”. Пределом этого гайдаровского мифа является магия жертвы: смерть ребенка или же готовность к смерти дает мощный энергетический всплеск и в „Военной тайне”, и в „Судьбе барабанщика”».
«Вот какой ресурс нашел Гайдар в детской литературе. Именно благодаря этому ресурсу он не исписался, как подавляющее большинство писателей 1930-х годов, а поднялся к самым вершинам художественной силы и славы».
Андрей Степанов. Мировое признание Чехова в рецепции русского зарубежья. — «Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература», 2023, том 20, № 3 <https://languagejournal.spbu.ru>.
«Для первых послереволюционных лет было в высшей степени характерно ощущение, что Чехов устарел. Даже Станиславский в письме Немировичу-Данченко о берлинских гастрольных спектаклях 1922 г. замечал: „Когда играем прощание с Машей в ‘Трех сестрах’, мне становится конфузно. После всего пережитого невозможно плакать над тем, что офицер уезжает, а его дама остается. Чехов не радует. Напротив. Не хочется его играть...» <...> В рецензиях на европейские гастроли МХТ то и дело повторялась мысль о несовременности Чехова: „Это ‘Вишневый сад’, уже срубленный современностью”. В 1924 г. давний поклонник Чехова Юлий Айхенвальд назвал писателя „прекрасным анахронизмом”, а более молодому Марку Слониму чеховские герои казались „ископаемыми”».
«Критики 1920-х гг. не могли скрыть своего удивления тем, что чеховские пьесы по-прежнему сохраняются в театральном репертуаре, и в особенности тем, что их охотно смотрят иностранцы: „В театре было такое большое количество немецкой публики, что в немецкой речи потонула русская речь”, — замечал один из берлинских театральных рецензентов. Странным и необъяснимым казался и интерес к Чехову молодежи: „Если выбрать из русской (эмигрантской — А. С.) молодежи ее наиболее развитую часть людей со вкусом и интересом к литературе, то на вопрос о русском писателе, наиболее им в данном случае близком, чаще всего услышишь в ответ не Толстой и Достоевский, как можно было бы ожидать, а — Чехов” [Изгоев 1930]».
«Пытаясь ответить на вопрос о странной любви к Чехову со стороны, казалось бы, чуждых ему людей, принадлежащих к иной эпохе и к иной культуре, эмигранты выдвигали разнообразные гипотезы, которые можно попробовать свести к нескольким основным тезисам».
Павел Успенский, Андрей Федотов. Антропология свидетеля: субъект военного времени XIX века в стихотворении Н. Некрасова «Внимая ужасам войны…» — «Новое литературное обозрение», 2023, № 6 (№ 184).
«Из русских стихов, написанных во время Крымской кампании 1853 — 1856 годов, лишь немногие тексты остались в поэтическом каноне XIX — XX веков. „Внимая ужасам войны…” Н. Некрасова (далее — „Внимая ужасам”) — одно из таких стихотворений. Написанное, по-видимому, в 1855 или 1856 году и впервые опубликованное в 1856 году в № 2 „Современника”, оно перепечатывалось во всех прижизненных изданиях Некрасова. Стихотворение быстро стало популярным и было многократно положено на музыку, а в конце XIX века переведено на французский язык. Его рефлексы обнаруживаются в поэзии модернизма, отзывающейся на Первую мировую войну. Текст вошел и в школьную программу. Уже в 1863 году А. Филонов привел его в „Русской хрестоматии с примечаниями”, и с тех пор оно многократно включалось в аналогичные издания, став одним из частотных школьных текстов Некрасова в Российской империи. <...> Длинная история бытования стихов свидетельствует, что „Внимая ужасам” укоренено в литературном каноне и выражает важную для него идею».
«Эмоциональная очевидность стихотворения как будто препятствует рассмотрению текста в историко-литературной перспективе. однако мы убеждены, что место в каноне „Внимая ужасам” получило не только благодаря гуманизму, — стихи содержали ряд новаций, заполнили очень важную дискурсивную лакуну, а также ввели (во многом невольно) в русскую поэзию XIX века нового субъекта — гуманного субъекта военного времени. Новаторское „я” возникло за счет реконфигурации литературной традиции и изменения практик восприятия войны».
Константин Фрумкин. Стыд по требованию: политика эмоций и публичное регулирование эмоциональной жизни. — «Топос», 2024, 9 января <http://www.topos.ru>.
Среди прочего: «Самым интересным является четвертый вид эмоциональных феноменов — коллективные публичные действия, выражающие эмоции или имитирующие их выражение. И тут очень интересным примером как раз может служить траур и все связанные с похоронами ритуалы, имеющие претензию выразить скорбь по покойному и чувство уважения к нему. Именно эти публичные имитации эмоциональной жизни особенно остро ставят вопрос о том, что в обществе вырабатывается особая „эмоциональная семиотика” — система знаков, сообщающих об эмоциональных переживаниях. Плач человека можно назвать знаком эмоций, но не всегда это „условный знак”, не всегда „символ”, поскольку спонтанный плач может быть результатом определенных физиологических рефлексов. Но в случае коллективного траура выражение эмоций полностью очищается от физиологической спонтанности, и знаки эмоций перестают быть индексами и становятся в чистом виде символами».
См. также: Константин Фрумкин, «Когда общество требует эмоций» — «Знамя», 2023, № 12.
Часы с обратным ходом. Каждый человек существует в своей мифологии. Беседу вела Арина Обух. — «Литературная газета», 2024, на сайте газеты — 11 января <http://www.lgz.ru>.
Говорит Евгений Водолазкин: «Знаете, в киносценарий „Авиатора” я добавил такой диалог: „А видел ли ты Блока?” Герой отвечает: „Видел, мы стояли в аптеке в одной очереди, а потом он что-то купил и вышел”. — „А ты за ним почему не вышел?” — „Ну а что я мог ему сказать?” — „Ну хоть что-нибудь. И что-то от него услышать”. У меня даже был телефон Блока: четыре цифры и первая буква „Б”. Но звонить сейчас, увы, бесполезно. Да и в Серебряном веке я бы тоже, наверное, не позвонил. Блок был человек занятой».
Сергей Чупринин. Первые толстяки. К 100-летию журналов «Новый мир», «Октябрь», «Молодая гвардия». — «Знамя», 2024, № 1.
Среди прочего: «Оттуда, от начальства, шло все — и комфортное размещение редакций непременно в центре столицы, и бюджеты, зарплаты, гонорары, всякое такое прочее, и тиражные квоты, и назначения-увольнения членов редакционных коллегий во главе, естественно, с главным редактором, так что моему, например, появлению в „Знамени” в качестве первого заместителя Григория Яковлевича Бакланова (1989) предшествовали три документа — выписка из протокола заседания Секретариата ЦК КПСС, постановление Секретариата правления СП СССР и приказ по издательству „Правда”, которое тогда выпускало журнал».
Валерий Шубинский. Из дневника. — «Кварта», 2023, № 4 (10) <http://quarta-poetry.ru>.
«Еще одна особенность исторической памяти в разных культурах — это способность к пересмотру канона. Здесь уникальна английская культура. В конце XVII века была погребена барочная „метафизическая” традиция — но в XX веке ее возродили модернисты. Джон Донн, который при жизни был классиком, а потом в течение 200 с лишним лет считался раздутым современниками поэтом, интересующим лишь специалистов, вновь признан гением. Из более недавнего прошлого были извлечены сперва Блэйк, а потом Хопкинс и Эмили Дикинсон».
«В русской поэзии единственный сопоставимый пересмотр прошлого — это десоветизация истории литературы, которая стихийно началась в 1960-е с восстановления в правах (в интеллигентском сознании) части классиков Серебряного века и которая очень медленно, но, несмотря ни на что, продолжается до сих пор. Она закончится, когда вся (сколь угодно талантливая) печатная советская литература будет не вычеркнута или умалена (речь не об этом), но лишена априорно „центрального”, мэйнстримного статуса — другими словами, помещена в контекст литературы свободной. Например, если осознать поэтическую эпоху 1920 — 40-х годов во всей сложности, включающей и вершинного Мандельштама, и всех обэриутов, и „парижскую ноту”, и Николева, и Оболдуева, и Щировского, и блокадную книгу Гора, и раннего Тарковского — в этом контексте можно перечитать и заново оценить не только Багрицкого, Луговского или Павла Васильева, но даже, если угодно, каких-нибудь Суркова или Смелякова. Каким будет их значение? Меньшим, чем казалось раньше. Но зато мы сможем посмотреть на них новыми глазами, увидеть в них не те тексты и не те качества, которые ценились полвека назад. Потому что подцензурная поэзия будет сдвинута с искусственной и несправедливой монопольной или центральной позиции».
«Я хочу рассказать вам...» Итоги 2023 литературного года подводят критики Ольга Балла, Мария Бушуева, Борис Кутенков, Елена Лепишева, Александр Марков, Николай Подсокорский, Валерия Пустовая, Елена Сафронова, Аглая Топорова, Александр Чанцев, Кирилл Ямщиков. — «Дружба народов», 2024, № 1 <https://magazines.gorky.media/druzhba>.
Отвечает Александр Марков («„Здесь и сейчас” как интуиция постпандемийного мира»): «В 2023 году исчезло желание следить за „новым”, как ждут нового Пелевина, нового Сорокина или нового Водолазкина. Дело не в том, что писатели стали хуже писать, а в том, что изменилась сама социальная ткань. И Сорокин, и Пелевин работали с пористой тканью советского и постсоветского языка, с ее заплатами, лакунами, швами, показывая, что будет, если эти слова начнут действовать серьезно, какая на самом деле реальность будет зиять там, где мы чувствовали прежде только нехватку смысла. Теперь ткань стала другой, и иногда кажется, когда читаешь мировые новости, что сейчас историю пишет какой-то захудалый писатель, не умеющий сводить концы с концами, допускающий провисание сюжетных линий в пределах десяти страниц, не мотивирующий поступки героев. Такое письмо должно было вызвать ответ романистов, и назову только два из прочитанных в 2023 году переводных романа. „Времеубежище” Георги Господинова — дистопия, с большим числом цитат из „Волшебной горы” Томаса Манна, в которой показано, что будет, если плохой писатель нашей истории сведет концы с концами и все дружно проголосуют за возвращение в прекрасное прошлое. „Новые волны” Кевина Нгуена — тоже дистопия из мира сетевых стартапов, в которой исчезающие сообщения мессенджера должны отправлять всех в прошлое, но и концы бунтов тоже свести невозможно».
Отвечает Николай Подосокорский («Идеал как вызов, дела царевича, мир сновидений и „Путешествие в Элевсин”»): «Структура моего годового чтения вот уже несколько лет остается почти неизменной: это несколько священных и душеполезных текстов, два-три десятка исторических монографий, одна-две дюжины классических художественных произведений, ряд научных трудов о Достоевском и мировой литературе, несколько сборников поэзии и современной прозы и проч. В январе в течение всего месяца я медленно и вдумчиво перечитываю Новый Завет, и это погружение в главную книгу христианской культуры дает мне заряд творческой энергии на весь последующий год. Также в течение года перечитываю отдельные книги Ветхого Завета и труды выдающихся христианских подвижников. В этом году на меня сильное впечатление произвела „Книга Товита”, рассказывающая о том, как архангел Рафаил помог вернуть зрение благочестивому Товиту и изгнать демона Асмодея из Сарры, ставшей женой Товии (сына Товита). Впервые прочел и знаменитый „Путь Паломника” Джона Беньяна, написанный им в тюрьме, в которой он в общей сложности провел двенадцать лет за свои религиозные убеждения».
«Каждый год новым замечательным романом радует Виктор Пелевин, и это для меня тоже обязательное чтение. Замечу, что его „Путешествие в Элевсин” лишь по форме похоже на фантастику, по сути же — это чистый реализм, который можно назвать мистическим или реализмом в высшем смысле. Лично я воспринимаю его книги абсолютно всерьез и считаю их автора глубоким и оригинальным мыслителем, который, впрочем, не отделим в нем от гениального художника».
«Наибольшее же впечатление из всего прочитанного за год на меня произвел роман Бонавентуры „Ночные бдения”, впервые изданный в 1805 году».
Отвечает Александр Чанцев («Диверсифицированное чтение»): «За новинками, как за публикациями и даже новостями (200+ вечно обновляющихся, чуть ли не ежеминутно, каналов в Telegram’е) следить в современном мире давно невозможно, поэтому постольку-поскольку, точечно, по самым верхам, прыг-скок. Перечитываю всегда Юнгера и Чорана, антидотов и антагонистов белого шума и некачественного стиля повседневности. Из старого брал еще Бибихина и Шестова, Эверса и Газданова, Шмелева и Гуро, Шершеневича (кстати, и не совсем перечитывал, были новые издания) и Коупленда, Владимира Казакова и Целана, Налимова и Пригожина. Без них было бы хуже».
Составитель Андрей Василевский