Куллэ Виктор
Альфредович родился в 1962 году на Урале.
Поэт, переводчик, эссеист, сценарист,
комментатор собрания сочинений Иосифа
Бродского. Автор четырех поэтических
книг. Лауреат литературных премий.
Преподает в Литературном институте
имени А. М. Горького. Живет в Москве и
Санкт-Петербурге. Пользуясь случаем,
поздравляем нашего постоянного автора
с недавним юбилеем.
Виктор
Куллэ
*
НЕОБОРИМЕЙ,
ЧЕМ СВОБОДА
*
* *
Орфей
не оглянулся. Эвридика
не
вышла из Аида всё одно.
Чем
более история велика,
тем
больше судеб в ней обречено.
А
было так: лишившись мужней доли,
то,
что она познать успела там,
—
нерасчленённые
покой и воля
(что,
собственно, и лакомо теням).
С
тех пор Орфей возненавидел женщин
из
памяти о преданной любви —
вот
он и стал для них сакральной жертвой…
(Попробуй,
до Мефимны доплыви.)
С
тех пор пронзительный любовный лепет
всегда
чреват сошествием в Аид.
Сияет
в небе рядом с Лирой — Лебедь…
С
тех пор клеймят фракийцы бассарид.
*
* *
Стать
спичкой серною. Согреть
хотя
б кого из тех, кто рядом,
и
с объективностью смотреть
на
мир, прикинувшийся Адом, —
рутина,
собственно. Но в ней
залог,
что в мирозданьи чёрством
возможно
насыщенье дней
и
творчеством, и чудотворством.
*
* *
Нету
времени на ерунду:
на
отчаянье, на наив.
Уважаемому
суду
сообщаю,
что всё ещё жив.
На
тщеславие времени нет
или
на политический спор.
Мне
бы выйти, купить сигарет
и
усесться за письменный стол.
Потому
что пока за окном
(где
давно ничего не видать)
разрастается
новый дурдом —
надо
что-то успеть дописать.
Потому
что взбесившийся век
и
смешон полемический пыл.
Каждый
каждого опроверг.
Третий
Ангел уже вострубил.
*
* *
Треклятый
герпес на губе
сегодня
выскочил невместно.
Внезапно
понял, что тебе
давно
со мной неинтересно.
А
ты предупреждала честно:
лет
двадцать или двадцать пять…
(Привычка
женщин намекать
—
по
сути — просто бесполезна.)
Теперь
на суверенной вые
почуял
холодом спины:
две
параллельные прямые
пересекаться
не должны.
*
* *
Пить
с мёртвыми спокойнее и проще —
им
таки на политику плевать.
Тем,
кто бывал на Геликоне в роще,
нет
нужды безоглядно враждовать.
Там,
где приют гармонии и света, —
душа
свободна от земных оков.
Лишь
выбирая: Мнемосина? Лета? —
поймёшь
на деле, кто ты сам таков.
*
* *
У
смиренья правило одно —
чтобы
не уволокло на дно.
Без
терпения и доброты
все
поступки тщетны и пусты.
Остаётся
посещать соцсеть.
Подлечиться,
в личке повисеть,
вдумчиво
прихлёбывать коньяк…
Я
— никто. И звать меня никак.
*
* *
Каторжную,
зрелую непраздность
на
излёте воли испытай.
Вот
она — осознанная ясность.
К
ней всю жизнь стремился, почитай.
Не
страшиться, не пьянеть от риска —
просто
потому, что смерти нет.
Так
ростки в утробе материнской
слепо
пробиваются на свет.
Свет
необоримей, чем свобода
с
неизбежной скушной суетой.
Внятного
бесстрашного ухода,
Господи,
однажды удостой.
*
* *
Ирине
Робертовне Куллэ
Горшки
герани, книжки и коты.
Размеренный
привычный ход событий.
Защита
от сосущей пустоты —
в
налаженном по-старушачьи быте.
Мне
двадцать пять. Я не могу понять
в
едва начавшуюся перестройку:
зачем
так тщательно стелить кровать,
словно
армейскую какую койку?
Ей
семьдесят, и век её вместил
Блокаду,
лагеря, жестокий опыт
отверженности.
Чай давно остыл,
но
он, по счастию, ещё не допит.
Привычно
курит папиросы — но
вминает
вместо фильтра в гильзу ватку.
Она
б не выжила — но ей дано
железное
стремление к порядку.
Вот
на колени вспрыгивает кот,
вот
выдвигается с архивом ящик.
А
через десять лет она умрёт:
дождавшись
выставки и состоявшись.
*
* *
Спасающий
тех, кто Его убивал,
молился
у этих олив.
Он
всё, без сомненья, заранее знал.
Был
горестен и терпелив.
На
этой земле ты смиренен и мал.
В
Хевроне зияет бездонный провал.
Душа
моя тоже — однажды, потом —
прошествует
этим путём.
*
* *
В
тот год была особенная осень:
мир
стал прозрачен, праздничен и прост,
но
каждый лист, кружась, ложился оземь,
словно
мазок на дивный Божий холст.
А
я гулял по Гатчинскому парку,
листвой
опавшей вдумчиво шурша,
и
к этому нежданному подарку
была
глуха застывшая душа.
Вдруг
неожиданным порывом ветра
перемешалась
павшая листва
и
вновь легла — красивей откровенно,
как
точные точёные слова.
И
до меня дошло: ведь это вправду
Творение,
что длится каждый миг!
Как
мелочно обиду и досаду
трусливо
перекладывать на мир.
Глаза
раскрылись. Красота такая,
какую
больше не найдёшь нигде!
Вела
к воротам просека сквозная,
и
уточки скользили по воде.