ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

МАРИЯ ГАЛИНА: ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

_{КНИЖКА С КАРТИНКАМИ}

О судьбе книги говорено-переговорено^[1]. В частности — что компьютер переориентирует сознание на восприятие аудиовизуальной информации и коротких (с экран размером) фрагментов текста, а навык восприятия сложных, структурированных текстов утрачивается.

По-моему, все не так уж страшно. Что-то в этом роде говорили в незапамятные времена по поводу телевизора, а компьютер с Интернетом во многих отношениях лучше — там хотя бы Живой Журнал есть. И Twitter. И Facebook. И всякие медийные ресурсы — бумажных газет я сама давно уже не читаю.

Новых средств передачи информации вообще принято бояться и трепетать — сильно подозреваю, что в эпоху распространения книгопечатания кое-кто говорил, что вот, мол, утрачивается огромный пласт культуры: переписчик вкладывал в текст часть своей души, а тут бездушная машина штампует сотнями, а то и тысячами одинаковые копии.

С распространением всеобщей грамотности обесценивается талант сказителя и способность хранить в памяти внушительных размеров тексты (та, которую восстанавливали по специальному методу брэдбериевские «живые книги»^[2]). Книга вообще очень молодой транслятор информации. А ценность представляет собственно информация, а не способ ее передачи.

Так что алармистские высказывания о том, что культура гибнет, мне кажутся именно алармистскими. Культура всегда гибнет — и всегда возрождается.

Но лично я люблю книгу. Именно как объект. Гораздо приятнее завалиться на кровать с бумажным кирпичиком, чем с ридером. У книги свой особый запах. Читающий ее получает определенные тактильные ощущения. Ну и вообще — должен же быть здоровый консерватизм!

К тому же книга, раз появившись на свет, больше не требует никакого посредника между собой и читателем. Текст, человеческий глаз — все. Воспроизведение текста с электронного носителя невозможно без электронного носителя. За культурой e-book стоит мощнейшая технологическая цивилизация. Иными словами, слишком много посредников. Для того чтобы e-book нормально функционировал (почему-то эти устройства, в отличие от «книги», грамматически ассоциируются у меня с мужским родом), нужно, чтобы нормально функционировали все цивилизационные механизмы: от бесперебойной поставки электропитания до новейших технологий, необходимых для изготовления, программирования, ремонта, поддержания жизнеобеспечения крохотного, с ладонь, устройства. И его информационного контента. Тогда как для чтения книги, повторюсь, посредника между текстом и глазом нет. Будучи раз изготовлена, книга существует автономно.

Иными словами, случись какой-то кирдык (меня попросили для одного журнала придумать двадцать вариантов конца света, я придумала двадцать один) или даже просто некоторое обрушение привычного мира, от нашей цивилизации не останется ничего. Во всяком случае, от частной жизни ее носителей. Ни фотографий, ни личных писем, ни текстов — все переведено в цифру.

А срок жизни, скажем, CD-дисков нам неизвестен. Возможно, они посыплются через двадцать лет. Все. Поэтому бумажные носители необходимы.

Все же в ближайшее время книге будет трудно конкурировать с ридерами. Читать с них удобнее и дешевле. К тому же дом не захламляется «одноразовой» продукцией. Человек может себе позволить читать то, что потом будет не жалко выбросить.

Именно в этом, как мне кажется, залог спасения книги. Не конкурировать с одноразовой продукцией, а стать чем-то элитарным, дорогим, тем, что можно держать в доме и к чему можно возвращаться. И что можно передавать из поколения в поколение.

Прекрасно иллюстрированные детские книги. Тут у нас есть своя, почти уже утерянная книжная культура — в советское время в иллюстраторы детских книг уходили художники-новаторы, поскольку больше им нигде ходу не давали.

Альбомы живописи — их на наладонник не скачаешь.

«Взрослые» книги с иллюстрациями и хорошей полиграфией.

Элитарные комиксы (есть и такие, например недавно вышедший у нас графический роман Алана Мура «Хранители»^[3] или опять же недавно переведенный культовый сериал Нила Геймана «Песочный человек» в блестящей редакции Михаила Назаренко^[4]). В «массовых» комиксах текст — лишь подпорка для иллюстративного ряда, в элитарных — ключевой смысловой элемент. И «Хранители», и «Песочный человек» полны литературных аллюзий и скрытых цитат. Собственно, без текстового ряда они бы стали просто бессмысленными наборами картинок. А так превратились в сложные, трагичные, культуроемкие — и культовые — повествования о тщете человеческих усилий, о благих намерениях, которые известно чем заканчиваются.

Иными словами, больше шансов уцелеть у всего, что может стать не просто текстом, но художественным объектом.

Книга как объект.

Или, еще более общо, — текст как объект.

Перспективы здесь, очевидно, у элитарного, а не у массового. Книга, таким образом, возвращается к тому, чем она была изначально, — к элитаризму, игрушке для избранных. И пока это, имхо^[5], для нее чуть ли не единственный способ выжить.

Способы бытования бумажного текста (или вообще текста на материальном носителе) могут быть самыми разными — от вполне почтенных до самых авангардных.

Почтенный — это давний и прочный союз книги с другим родственным видом искусства — изобразительным.

Про элитарные комиксы, игрушку высоколобой интеллигенции, я уже писала выше.

Вот другой пример, уже чисто наш, отечественный.

Художник Виктор Гоппе (а художники вообще интуитивно способны к замечательным предвидениям) начал заниматься авторской книгой с 1989 года, то есть на самой заре Интернета. Его «Издательство В. Гоппе» выпускает книги в количестве 10 — 20 экземпляров — в основном поэтические, как правило, представляющие одно-единственное стихотворение симпатичного ему поэта, сопровождаемое «нелинейными» авторскими иллюстрациями. Когда-то — век назад! — выходили похожие малотиражные литографированные сборники русских футуристов. Недаром этой зимой на открытии своей персональной выставки во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы имени М. И. Рудомино (ВГБИЛ) Виктор говорил, что в своих работах он пробует возродить прерванную «будетлянскую» традицию.

Среди его работ — книги в особо оформленных футлярах, книги в специальных укладках, где помимо собственно книг содержатся какие-то подчас не без иронии подобранные аксессуары — карманные часы, например, или складной метр, или стеклянные пузырьки со свернутыми в трубочку текстами тех же стихов…

Книга, таким образом, становится уникальным художественным артефактом, но все же остается в первую очередь именно книгой. Текст здесь — равноправная составляющая произведения.

Виктор Гоппе тяготеет к авангарду, прежде всего современному, что и определяет его выбор. Скажем, летом 2010 года он выпустил серию книг «Вулкан Осумбез» знаменитого объединения «Осумасшедшевшие безумцы», куда входят такие лидеры современного поэтического соц-арта, как Андрей Родионов, Евгений Лесин, Всеволод Емелин, Андрей Чемоданов. Кстати, на открытии выставки в ВГБИЛ всегдашний возмутитель спокойствия Всеволод Емелин заметил примерно то же, о чем пишу здесь я: именно такие книги — благодаря их внетекстовой, художественной, музейной ценности — могут стать залогом того, что от современных стихов хотя бы что-то останется. И правда, пусть арт-объект является ценностью сам по себе, но ведь и включенный в него текст прилагается, что называется, по определению.

Понятно, что выбор текста (в данном случае стихотворения), вокруг которого кристаллизуется визуальный ряд, зависит от симпатий и предпочтений художника. Замечательна здесь сама идея — а вариантов может быть множество.

Текст вообще вещь сакральная — не буду утверждать, что его сакральность уменьшается с «отменой» материального носителя, но какие-то подвижки в массовом сознании, какие-то попытки сохранения и трансляции текстов без посредства электронных дивайсов происходят, это точно. Полагаю, что в дальнейшем будет производиться все больше самых разнообразных попыток «удержать» текст, овеществить его — вплоть до использования самых экстравагантных носителей^[6].

Собственно, дело к тому уже идет. У того же Виктора Гоппе есть «книжка», состоящая из отдельных пластин красной обожженной глины с оттиснутым текстом, другая «книжка» представлена набором деревянных «детских» кубиков с выжженными на гранях фрагментами текста. А перформансист и художник Владимир Смоляр на холсте длиной семь метров и шириной 152 сантиметра напечатал весь роман Толстого «Война и мир»^[7].

В интернет-сообществе «Что читать» упоминается замечательная книга «The Word Made Flesh: Literary Tattoos from Bookworms Worldwide»^[8] — «Слово во плоти: литературные татуировки от книжных червей со всего мира». Как пишет автор сообщения, блогер happy-book-year, составители книги Эва Талмадж и Джастин Тэйлор собрали под одной обложкой 150 наиболее интересных литературных татуировок, присланных со всего света. Отважные носители текста украсили свои тела цитатами из Франца Кафки, классика киберпанка Уильяма Гибсона («Нейромант»), Джека Керуака, Уильяма Блейка, графическим стихотворением Эдварда Эстлина Каммингса, страницами эссе Адорно о Марселе Прусте (на это ушла целая спина) или цитатами из Эдны Милле, Роберта Фроста и Шекспира (тоже спина). Предпочтения экстравагантных «носителей текста» понятны, однако самое удивительное и замечательное, пишет автор поста, — присутствие англоязычных татуированных цитат из русской литературы. «Так, например, парень Ари Оу из Лос-Анджелеса украсил свое плечо цитатой из Лермонтова „Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние 20 верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая”», — пишет happy-book-year. Текст сопровождается соответствующей татуировкой-иллюстрацией — человек в лодочке, гребущий по бурному морю. Наличествуют среди татуировок также тексты Хармса, поскольку он «как нельзя лучше отображает абсурдность человеческого существования»^[9].

Слово становится плотью в буквальном смысле.

Это, конечно, еще не брэдбериевские люди-книги, но, честно говоря, идея ничем не хуже: человеческое тело как носитель информации столь же хрупко (и столь же прочно), как и человеческий разум.

Рассказ «Человек в картинках» у Брэдбери, кстати, тоже есть.