Журнал №2 2011

ПРОЗА

Микро-антология, представляющая попытку приближения современного русского читателя к феномену новой украинской прозы - прозы, отнюдь не “окраинной”, провинциальной, написанной на деревенском, смешном, для теле-анекдотов М. Задорнова “про хохлов”, языке, но – литературы, претендующей сегодня на статус одной из европейских литератур, встающей в нашем сознании в один ряд с современной польской, итальянской, чешской и др. литературой. В этом контексте зачин рассказа Юрия Издрыка “Коридор”: “Италия, благословенная Италия, лежала передо мною. А может, то была Норвегия или Украина. Строения бывших цесарских конюшен простирались, насколько глаз хватало, налево и направо, являя собой несомненную преграду для любого путешественника” - отчасти читается как программный. В прозе представленных журналом писателей нет воспроизведения знакомых, жеванных-пережеванных повествовательных стилистик, здесь закваска не только русской и западноевропейской литературы ХХ века, но и - национальной украинской культуры.

Вот начало открывающего подборку новеллы Издрыка “Боро плюс”: “Боро не помнил момент, в который появился на свет. Вначале его органы были рассредоточены, и множество профессионалов работали над тем, чтобы привести их в рабочее состояние. Еще совсем недавно о такой сложной операции (а скорее о таком количестве сложных операций) нельзя было даже мечтать, но развитие науки и техники сделало это возможным, и однажды Боро оказался полностью укомплектован и готов к жизни”. Это рассказ - про мыслящее и, отчасти, чувствующее существо, которое представляет современный компьютеризированный автомобиль “Фольцваген”, про историю его взаимоотношений, его вовлеченности в жизнь его хозяйки. Второй рассказ Издрыка “Коридор” отмечен непривычной для нас свободой от десятилетиями висевших над отечественной литературой табу, связанных с изображением нашей телесной жизни – рассказ этот, сюжетом которого становится сексуальная жизнь героя, отнюдь не “эротический” - писатель разрешает в нем свои собственных художественные задачи.

Сложные взаимоотношения со своей “кровью”, с проблемами национальной самоидентификации выстраивает в своем повествование рассказа Тараса Прохасько “Вотак” (“Мне часто приходит в голову, что географическая экспансия рода – это воспроизведение в пространстве генной структуры. Что ареалы обязательно должны расширяться. Даже если это простое переползание по поверхности. Что, потеряв Яблонков, я получил Делятин. А вместо чешского языка – еще один диалект украинского. Отсюда мои дети могут начать свои географические завоевания. А я могу здесь остаться. Чтобы, если понадобится, прикрыть их с тыла”.)

Как бы в знакомой стилистике социально-психологической прозы, сложившейся в русской и русско-украинской прозе к концу прошлого века, написан рассказ Евгении Кононенко “Два билета в Оперу” про чету старых киевлян, безуспешно пытающих отложить с пенсии на покупку билета в Оперу, к которым вдруг обращается с предложением билетов их юная племянница из провинции. Стилистика этого рассказа и образный ряд его знакомыми и освоенными кажется только поначалу, - в рассказе есть, так сказать, сюжетное лукавство: он про то, как разламывается закаменевший кокон их оскопленной аскетичной пенсионерской жизни, разламывается под напором жизни живой – билеты барышня предлагает, чтобы выманить морально-устойчивых стариков из квартиры, которая понадобилась ей для встречи с молодым человеком.

Бурлеск Юрия Винничука “Хи-хи-хи” написан как исповедь пациента психиатрической больницы –из которой мы узнаем, как герой под руководством матери еще мальчиком участвовал в убийстве отца, дабы освободить любвеобильную женщину для уже ничем не стесненной сексуальной жизни, узнаем про то, как складывалось и как расширялось их семейное предприятие: шинок “Под зеленой собакой” с безотходной технологией функционирования - клиенты, поев их невозможно вкусного мясных блюд и потешив плоть с черноволосой Лолитой (роль которой сначала исполняла мать, а потом молодая жена героя) засыпали вечным сном, и, соответственно, шли на приготовление мяса для следующих клиентов, ну и множество других приключений. Текст этот вызывает массу литературных ассоциаций (Боккаччо, Котляревский, Буковски), но прежде всего - традициями украинской химеричной прозы, сегодняшним изводом которой и воспринимается рассказ Винничука.

Сергей Шаргунов. Как я уволил друга. Рассказы

Три новых, автобиографических, рассказа Шаргунова, в которых дистанция между автором и повествователем предельно сокращена – финалом рассказа “Как я уволил друга” становится увольнение друга героя, за то, что тот пригласил писателя и политика Сергея Шаргунова в город Северодвинск, два других рассказа – о “дяде Коле” (“Болбасы”) и про учебу автора в школе, точнее, разных московских школах (“Школы”).

Наталия Соколовская. Моцарт в три пополудни. Маленькая повесть

Про то, как и чем слушает Моцарта вместе со своей интеллигентной соседкой, тоже торгующей у метро георгинами или яблоками, героиня повести, основную часть своей жизни проработавшая посудомойкой в учреждениях, в которых воспитывалась ее дочь; – героиня Соколовской “всегда была такой. Нескладной, с большим туловищем, большими ладонями и ступнями, карими, широко поставленными на широком лице глазами”.

Алексей Алехин. Минотавр в лабиринте. Сцены из ранней античности (реконструкция)

Неожиданный, и по форме – пьеса для чтения – и по содержанию, текст, казалось бы хорошо известного всем нам поэта Алехина - по Миноса и Дедала, про Минотавра и Ариадну, любительницу бадминтона, цитирующую Грибоедова; про Тесея, высокомерно, как и полагается античному герою, атлету и брутальному мужчине, оглядывающего культурные чудеса Крита, про секретаршу Миноса, разгадывающую кроссворды; про поставки на Крит леса и мрамора, про особенности управления страной и общественным мнением. И вообще про то, как там, на Крите была устроена жизнь в те времена. Сложно устроена. Но для современного человека - понятно. Повествование остроумное, с парадоксальными сюжетными и образными ходами, при этом легкость повествования нисколько не снижает серьезности рассматриваемого исторического сюжета - в данном случае, сюжета цивилизационных войн – столкновения рафинированной, на века ушедшей вперед культуры с могучей косматой архаикой, на которой строится военные демократии соседних стран.

Никто не спорит с тем, что – несмотря на как бы стремительное развитие форм человеческого общежития – по внутренним установкам нашей жизни мы не слишком далеко ушли от предков, и потому имеем право мерить современность историческими понятиями. Логика построения сюжета у Алехина противоположная, точнее, зеркальная – он меряет античность категориями современной жизни. И, как показывает эта умная, лукавая и убедительно написанная “реконструкция” - имеет право.

СТИХИ

Подборки стихотворений Ирины Ермаковой “Остров”, Андрея Василевского “Артхаус”, Анны Гедымин “Куда ни посмотришь”,

Германа Власова “Собиратель солнечной пыли” -

Ода картошке

снежная крошка

булыжная мостовая

москвокартошка

с обручем как живая

кто рисовал тебя на упаковке блестящей

с ломтиком солнца масляным и хрустящим

брошенный сейнер

серые новостройки

строго на север

спят головами койки

синие ели кровью горят рубины

как твое имя лена скажи марина

гулкое небо

голубь с немым вопросом

ты моя небыль

выпущенная колоссом

миф шелестящий десять копеек старых

может тамара пусть лучше будет ларой

шум перестроечный

снег поднимают кони

в масле подсолнечном

прятать в карман ладони

всё что останется вечно-синие ели

имя посланниц молочные зубы съели

НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Уильям Батлер Йейтс (1865-1939). Голгофа. Вступление и перевод с английского Станислава Минакова

“…Мне было понятно, что знаменитый ирландец Йейтс (Ейтс, Йитс) переведен на русский преизрядно, и в той же мере было отчего-то априорно ясно, что драматическую картину “Голгофа” не переводил, кажется, никто. Да это и не было суть важно. Просто когда я раскрыл страничку с пиеской, что-то в сердце щелкнуло. Так бывает, когда предощущаешь нечто для себя значительное.

По прочтении сомнений не осталось: Calvary следует перевести именно как Голгофа, а не Распятие. Все-таки речь идет об образе, сложившемся в мировой христианской культуре, и, кажется, этот образ даже шире визуального образа распятия. Хотя есть здесь и известное удобство: по-английски – это “два в одном”. Но Йейтс мог бы даже сказать: Golgotha, а не Calvary, – имея в виду и духовное восхождение Христа, – но и присутствие у этой горы некоторых лиц, которые, провиденциально помещенные в непосредственной близости к главному космическому акту человеческой истории, несомненно, несут на себе его отсвет. …”

ФИЛОСОФИЯ. ИСТОРИЯ. ПОЛИТИКА

Рената Гальцева. Культурный архипелаг. О воспоминаниях А. З. Штейнберга “Литературный архипелаг” и Н. О. Лосского “Воспоминания. Жизнь и философский путь” и об эпохе, их породившей.

ИЗ НАСЛЕДИЯ

Харри Мартинсон. Смертельная действительность. Перевод со шведского, предисловие, комментарии А. Афиногеновой

Эссе нобелевского лауреата, классика шведской литературы ХХ Харри Мартинсона о Первом Всесоюзном съезде советских писателей, где он присутствовал в качестве гостя. После появления этого эссе публикации текстов Мартинсона в СССР были запрещены. – “…Речь Бухарина отличалась наибольшей духовностью. Из названного девиза он, казалось, хотел сделать акцент на писателе и человеческой душе, обойдя инженера. Редкие аплодисменты показали, что среди собравшихся все же есть отдельные люди, которым осточертели инженеры и которые с пониманием восприняли полузадушенную песню Бухарина. Они осмелились продемонстрировать: кое-кто выступает против тирании инженерного царства, существуют и те, кто имеет смелость утверждать, что, вопреки ленинской формуле, инженеры и писатели являются естественными врагами и что в тот день, когда инженер займет ведущее место в мире духа – духовности, и тем самым поэзии, придет конец. В этот день фантазия исчезнет или деградирует до роли раба, прославляющего мир вещей”.

ОПЫТЫ

Заметки русского писателя и филолога, преподающего русский язык в американском университете – про то, зачем американские молодые люди учат русский язык и читают русской литературу ("Братьев Карамазовых"), про изумление и энтузиазм, которое вызвало у американских студентов неведомый им доселе факт существования в России праздника "8 Марта", про самоцензуру в Америке и левых профессоров, про культурный шок у русского и у американца ("...понятия абсурда и логики в России и Америке решительно расходятся. Абсурд по-американски – это доведение до абсурда логики и правила. Этот вид абсурда осознается, остраняется и обыгрывается – в прессе, в телешоу, в разговорах. Абсурд же по-русски – в виде изначально игрового отношения к правилу и закону – при всяком с ним столкновении вызывает реакцию, которую иначе как культурным шоком, пожалуй, и не назовешь") и т. д.

КОММЕНТАРИИ

О романе последнего букеровского лауреата, точнее не о самом романе, а о ситуации, породившей этого лауреата, и о ситуации, в свою очередь, порожденной “букеровским выбором” - “Артефакт из параллельного пространства масскульта по ошибке залетел туда, где выставляются объекты актуальной культуры. И его принялись обхаживать со всех сторон, расшифровывать аллюзии, намеки, извлекать скрытые смыслы. Нашли. Провозгласили литературным событием. С одной стороны - курьез. С другой - это немало говорит о характере самой “актуальной культуры””.

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

Статья о поэзии Сопровского, начатая автором с цитаты из его письма, в которой Сопровский размышляет о природе иронии в поэзии и о том, что ирония здесь возможна только “с позиции силы”: “Речь идет не о силе чистого врожденного таланта и не о силе мастерства, но – о силе жизненной позиции в целом, или – о культурной силе”, - уточняет Сопровский. И далее: “Что касается культуры, то мы лишь начинаем выбираться из-под спуда антикультуры; потому что культура <…> - это целый воздух, это бесконечный мир отношения личности к жизни и смерти, взаимодействия личности с жизнью и смертью, типичное для той или другой эпохи, для того или другого общества. <…> Не слушаться (подчеркнуто Сопровским. – В. К.) времени - вовсе не означает не учитывать времени. Чтобы на деле создавать культуру в таких условиях, как наши, когда на земле существует коммунизм, - мало жизни и творчества, нужно подвижничество. А пока подвижничество не осуществлено, нет у нас позиции силы. Нет и почвы для иронии, есть почва для сдержанности и печали; а еще есть почва для борьбы. <...> Я полагаю, что ни ты, ни кто-либо другой из нас еще не обрел той самой жизненно-культурной позиции силы. В этих условиях возведенная в принцип ирония есть духовное пораженчество”

РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ

Анна Голубкова. Идеальная камера хранения - о книге Анатолия Гаврилова “Берлинская флейта. Рассказы. Повести” (М., “КоЛибри”, 2010);

Юрий Угольников. Новая личность киногероя – о книге Андрея Родионова “Новая драматургия” (М., “Новое литературное обозрение”, 2010);

Нина Малыгина. Символисты, акмеисты, футуристы - вражда-дружба – о книге О. А. Клинг “Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов” (М., “Дом-музей Марины Цветаевой”, 2010);

Сергей Беляков “Писатели и самоубийство” - о книге “Литературная матрица. Учебник, написанный писателями: Сборник. В двух томах” ( “Лимбус Пресс”, ООО “Издательство К. Тублина”, СПб., 2010).

(представляет, по сути, обзорную статью о новых - философских и о философии - книг)

История становления украинской литературы, от Котляревского до конца ХХ века, в том виде, в каком история эта открывается из сегодняшнего состояния этой литературы. – под пером двух, представляющих как раз новую генерацию русско-украинских интеллектуалов.

Оптимистический - в отличие от множества других написанных на эту тему - текст про то, что книга никуда не денется, что даже е-буки не смогу уничтожить книгу, напротив, они-то, е-буки, как раз и могут спасти саму идею книги, как одного - может быть, самого убедительного - варианта "материализации слова" - "..в ближайшее время книге будет трудно конкурировать с ридерами. Читать с них удобнее и дешевле. К тому же дом не захламляется “одноразовой” продукцией. Человек может себе позволить читать то, что потом будет не жалко выбросить. Именно в этом, как мне кажется, залог спасения книги. Не конкурировать с одноразовой продукцией, а стать чем-то элитарным, дорогим, тем, что можно держать в доме и к чему можно возвращаться". А также про поэтический соц-арт и книги (аретфакты) издательства художника и издателя Виктора Гоппе.