Журнал №6 2010

ПРОЗА

Выход на пенсию как акт инициации – жизнь (социум), которая жила героя, определяя череду его перевоплощений и поз, в которые он становился как бы по своей воле, наконец-то отпустила его на свободу, и открылись ему – впервые - и мир здешний, и мир загробный (из которого, наконец-то, он увидел, какую на самом деле прожил жизнь его всегда “жизнерадостный” отец).

“— А в аду что?.. Там действительно угли, сковородки?..

— Нет, эта пошлость не подтвердилась. Впрочем, наивность не бывает пошлой. Нет, никакой театральщины там нет — ни в одном из трех кругов. В них ужас нарастает по степени откровенности, с которой люди себя ведут. Третий круг самый страшный — в нем люди делают решительно все, что хотят. Второй круг уже гораздо мягче — там люди только говорят друг другу все, что думают. А первый круг, где обретаюсь я, — всего лишь скромный ад советской канцелярии. Сидишь и вспоминаешь свою жизнь. И все, что ты от себя прятал, на что закрывал глаза, — все предстает в полной ясности. Это и есть страшный суд, можно сказать — самосуд.”

Вариант “Метаморфоз”, обновленный новейшей реальностью – повествование про человека, который вдруг стал уменьшаться и, соответственно, медленно и неотвратимо начали изменяться его взаимоотношения с внешним миром; а также - про буквы в русской газете, выходившей в бывшей восточной республике СССР, которые вдруг начинают терять свою, казалось бы, природную привычку к сочетаниям друг с другом, и вместе с ними метафизическую опору в жизни теряет корректор, проработавший в этой газете десятилетия.

Чудо, сотворенное чудотворной иконой, и переламывающее налаженную, почти счастливую жизнь двух братьев-инвалидов, имеющих, во-первых, постоянную пенсию через свою инвалидность, а, во-вторых, более или менее надежный заработок острословов-нищих на трассе

Проза одного из лидеров молодой украинской литературы, лауреата премии “Книжка года” за 2006 год – полное название рассказа, давшее название подборке звучит так: “Покажи мне свою Европу, и я скажу, кто ты…”, потому, что “Европ” много, и у каждого своя, нажитая своей жизнью, всегда отделенной от того мира, который мы привыкли называть “Европой”. Так же мог бы называться и первый рассказ подборки - “Лав-Из…”: “Покажи мне свою любовь, и я скажу кто ты…”, потому как нынешних “любовей” не сосчитать, и при этом повествователь “мучается, пытаясь вспомнить какую-нибудь реальную любовную историю. Так, чтоб это было сильно, искренне и до конца. Пусть она будет одна-единственная, но чтоб я могла рассказывать ее направо и налево, детям и внукам. И ничего не могу вспомнить. Боюсь, любовь – это совместный проект Шекспира и голливудских продюсеров”, но на этом предположении автор, отнюдь, не настаивает.

СТИХИ

2010-й год, январь, потерянность вокзала,

чему, блаженный идиот, ты улыбаешься устало?

Снег, перемешанный с золой и пахнущий копченой воблой,

вот человек – внезапно злой, вот человек – внезапно добрый,

разрушив собственный дурдом, он выбрался из-под завала,

еще не знающий о том, что жизнь его поцеловала –

в свирепой нежности своей, как примиряющая сила,

он думал, что простился с ней, а жизнь его не отпустила.

НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Тимофеевский: “Переводить со славянского на славянский трудно. Шевченко переводили отменные переводчики, лучшие советские поэты: Твардовский, Исаковский, Тихонов, Тарковские и другие. Но ближе всего к украинскому поэту, на мой вкус, оказался изысканный и сложный Пастернак... Мне всю жизнь хотелось переводить Шевченко. Наконец, со свойственной мне чудовищной самонадеянностью, решился”.

И небо немыто, и заспано море,

И, словно пьяненький, поник

Вдали над берегом тростник,

Без ветра гнется – горе, горе.

И долго буду я во тьме,

В моей незамкнутой тюрьме,

Что над никчемным этим морем,

Томиться, ждать? Не говорит,

Молчит, сама едва жива,

В степи пожухлая трава.

Не хочет правду мне сказать,

А больше негде мне узнать.

ФИЛОСОФИЯ. ИСТОРИЯ. ПОЛИТИКА

“Примечательное и невеселое явление: венчание Сталина, открытое или прикровенное, ставшее характерным для последних лет, тянет за собой величание другого тирана – Ивана Грозного. Одно из подтверждений тому - проект со странным названием “Имя Россия”, осуществленный в конце 2008 года, на втором канале ТВ, где Грозный вошел в число двенадцати финалистов... Для сравнения: памятник Тысячелетия России, поставленный в Великом Новгороде в монархические времена… для первого русского царя места не нашел. …”

ИЗ НАСЛЕДИЯ

Записи Самойлова о Бродском, Ю. Кузнецове, Левитанском, Межирове, Урине и других современниках, часто далеко не комплиментарные (“Главная тема зрелого Левитанского – верно ли ему отмерено славы за то, что он такой умный, талантливый и всепонимающий. Вот, дескать, жил я правильно – не подличал, не кривил душой, был верен дружбе и добрым принципам, но в этом мире разве это ценится? Нет, недоплачено мне, Левитанскому, славы. Ну и бог с вами… А Левитанский действительно умный, талантливый, много знающий и в высшей степени наделенный юмором, когда дело касается других. Он хорошо видит смешное в других, смешное в чужих стихах. Но полностью теряет юмор, когда касается свербящей темы…”).

ОПЫТЫ

Обращение двух специалистов к автобиографической прозе (“Охранная грамота”) Бориса Пастернака и стихам с помощью “подтекстового метода”, то есть к выявлению подтекстов, в частности, подтекстов автобиографических.

КОММЕНТАРИИ

“Недавно я писала о последнем романе Аксенова, посвященном шестидесятникам. Сходство биографий писателей и почти одновременный выход книг, близких к мемуарному жанру, невольно побуждает к их сопоставлению. Чисто литературно книга Аксенова слабее: она рыхловата, плохо скомпонована, торопливо написана, фраза часто неряшлива - не то что крепко сбитый и хорошо продуманный текст Войновича. Но насколько у Аксенова подкупает широта души и стремление увековечить своих друзей, припомнив лучшие минуты взаимного общения, простив обиды, настолько отталкивает у Войновича мелкое намерение свести с бывшими друзьями счеты, эгоцентризм и неумение взглянуть на себя со стороны.

Однако не забудем и то, что книга Войновича называется “Автопортрет”, а не “Автобиография”. И все те качества книги, о которых здесь говорилось, все то, что привлекает в ней и что отталкивает, характеризует писателя. Да и сам Войнович замечает: “Литература такая штука, что в ней, как бы автор ни пытался себя приукрасить, его истинный облик все равно проступит сквозь наведенный глянец”. Хорошо сказано.”

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

“Твардовский между тем настоящий поэт-крестьянин. Не Есенин, которому больше подходит имажинистский цилиндр, не умственный Клюев в смазных сапогах и с немецкими книжками, а Твардовский, который всю жизнь устраивает свою литературу крестьянским путем. Рачительно и вдумчиво, стараясь перехитрить барина, думая, как спасти урожай и пристроить детей.

Крестьянский подход к жизни перпендикулярен империи, если в воображаемом СССР он может существовать, а вот в реальном мире – не очень”.

РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ

Александр Чанцев. Бах по ту сторону смерти – о книге Питера Хёга “Тишина”. Перевод с датского Е. Красновой. СПб., “Симпозиум”, 2009;

Юрий Орлицкий. Карты поэтического континента – о книге “Европейская поэтика. От античности до эпохи Просвещения. Энциклопедический путеводитель”. М., “Издательство Кулагиной - Intrada”, 2010;

Ольга Балла. От зверька к ангелочку: три американских детства. - - о книге Калверт. Дети в доме: Материальная культура раннего детства, 1600-1900. Перевод с английского О. Кошелевой, И. Савельевой, В. Безрогова. М., “Новое литературное обозрение”, 2009.

Представлены книги:

“Пожалуй, пушкинистика в самом деле переживает своего рода кризис. Как и вся система гуманитарных научных знаний, оказавшаяся беззащитной перед напором людей, отвергающих сами понятия факта, логики, доказательства, академической традиции. Не мытьем как катаньем эти люди заставляют специалистов вступать с ними в дискуссию…”

“Американский сериал “Доктор Хаус”, автором идеи которого выступил Дэвид Шор, не просто популярен уже в течение шести лет. Он смело может претендовать на звание главного сериала 2000-х годов. Можно, конечно, объяснить это рядом художественных удач. Хороший актерский ансамбль, интересно простроенные взаимоотношения главных действующих лиц, увлекательная интрига медицинских расследований, наконец, обаятельнейший англичанин Хью Лори в роли Грегори Хауса. Всё так, но этого мало для того, чтобы не только приковывать внимание телеаудитории, а провоцировать дискуссии и развернутые статьи в прессе. “Доктора Хауса” любят не только смотреть – об этом сериале и его главном герое любят думать. И это нечто большее, нежели очередное движение сериальных фанатов. Чем-то данный сериал задевает за живое нас, живущих в начале третьего тысячелетия. Чем же?”

Про “искусство и науку в эпоху постбиологии” - про то, что “технологии (и цифровые и биологические) уже достигли у нас того уровня, когда, комбинируя их, можно впрямую создавать объекты искусства”, как скажем “проект Стеларк (Австралия), промежуточной целью которого стало формирование на предплечье ушной раковины, частично выращенной из собственных стволовых клеток художника. Или наращивание второй головы у плоского червя планарии” и т. д. и т. д.

И “если мир научно-технического прогресса все же уцелеет, нас ждут еще более суровые испытания толерантности – возможности как пластической хирургии, так и генной инженерии растут. Человеческий облик явно не будет оставаться неизменным, радикальные сегодня (и бесполезные) эксперименты, притворяющиеся арт-проектами (на самом деле робкая проба границ возможного) станут обычным делом”.